Входная дверь открывается в гостиную, как и у меня. А справа от меня — небольшой холл, который, должно быть, ведет в спальни. Прямо передо мной — дверь, которая, должно быть, ведет в подвал, а слева — кухня, а затем вход в гараж.

Ганс крадется направо, в сторону спален, надеюсь забрать мою книгу. Но он не просил меня следовать за ним, так что я просто постою здесь и подожду.

Немного устарело. Здесь не так много всего, обычная мебель. В общем, типичная обстановка для одинокого чувака.

Только над диваном, на стене, висит… меч.

Хм.

Я окидываю взглядом остальную часть комнаты.

Пульт и стакан воды на журнальном столике. Торшер рядом с диваном. Телевизор, больше моего, в углу комнаты, под углом к дивану. Ничего дорогого на вид, но детали выглядят прочными и ухоженными.

Мне не нужно богатство от горячего мужчины, который целует меня так, будто хочет владеть мной.

Ганс появляется из короткого коридора, держа в руках кошелек.

"Что ты делаешь?"

Ганс достает пачку денег из сложенной кожи, и это выглядит как пачка сотен. «Сколько?»

Его голос выводит меня из оцепенения. Он скрипучий и тихий.

Он звучит ужасно.

«О, боже, ты что, заболел?» Я прижимаю руки к груди, внезапно чувствуя себя виноватой из-за того, что побеспокоила его.

Ганс поднимает подбородок.

«Горло?» — спрашиваю я, предполагая, что ему слишком больно говорить. «Ты что-нибудь принимали?»

Он хмурит брови.

«Это нет». Я закатываю глаза. «Ты ужинал?»

Не меняя выражения лица, Ганс медленно поворачивает голову из стороны в сторону.

«Ладно, гм, я вернусь через пять минут. Может быть, через десять. Просто», — я машу рукой в сторону его дивана, — «оставь дверь открытой».

Прежде чем он успевает мне отказать, я спешу уйти.

Я не беспокоюсь, что Ганс заразит меня. Я имею в виду, вчера он засунул свой язык мне во рот. Так что если я собираюсь заразиться, я заражусь.

Но мой язык любви — кормить людей.

И вор он или нет, Ганс, похоже, не отказался бы от любви.

ГЛАВА 18

Ганс

Я целую минуту смотрю в потолок, прежде чем вернуться на диван.

Кассандра, моя страсть, худший пекарь, которого я когда-либо встречал, собирается вернуться и придумать что-то, чтобы мне стало лучше, потому что она думает, что я болен.

Я не болен. Мне просто трудно говорить, потому что вчера вечером меня ударил в гортань человек, которого я собирался убить.

Мне никогда не следовало открывать ее почту.

Устроившись на своем обычном месте на краю дивана, я наблюдаю через окно гостиной, как Кассандра выходит из дома, делает несколько шагов наружу, разворачивается, возвращается в дом, снова выходит, на этот раз остановившись, чтобы запереть дверь связкой ключей, а затем спешит обратно к моему дому.

Она одета повседневно. Но если она думает, что обтягивающие леггинсы менее провокационны, чем шорты, то она так же неправа, как и соблазнительна.

Я стискиваю зубы, молча приказывая своему члену успокоиться.

Я не могу сидеть здесь, натягивая штаны.

Мне даже не следовало пускать ее обратно в мой дом.

Есть много причин, по которым сближаться с ней неправильно.

Так много причин для меня вскочить и запереть дверь. Скажи ей держаться от меня подальше. Скажи ей продать свой дом и переехать на другой конец страны.

Но я не могу ее прогнать.

Потому что я не хочу ее обидеть.

И я на самом деле не хочу, чтобы она уходила.

Я хочу, чтобы она осталась.

Кассандра взбегает по моим ступенькам и стучит в дверь, прежде чем повернуть ручку.

Как она и просила, я оставил дверь незапертой.

Дверь приоткрывается на дюйм, затем распахивается, позволяя ей войти.

«Эй», — робко приветствует меня Кассандра. Что почти смешно, так как она только что была здесь, и вернулась, потому что смело влезла в мою ночь.

Она закрывает дверь и замирает, поднося руку к замку.

Было приятно наблюдать, как она возвращается в свой дом за ключами, чтобы запереть дверь. Потому что ее безопасность превыше всего. Но наблюдать, как она решает, запереться ли ей в моем доме, забавно.

Слегка покачав головой, она принимает решение и оставляет дверь открытой, затем снимает сандалии рядом с дверью.

«Ладно». Она пересекает гостиную, направляясь ко мне, и останавливается по другую сторону простого журнального столика, на котором сейчас стоят мои ноги. «Я принесла кое-что».

Кассандра ставит на журнальный столик самую настоящую корзину для пикника. Она плетеная, с двумя изогнутыми ручками, крышкой и красно-белой клетчатой подкладкой, которая загибается на верхний край корзины.

Я поднимаю бровь.

Ее щеки слегка порозовели. «Это было у моей бабушки».

Кассандра складывает ручки и открывает крышку.

«Не знаю, откуда она её взяла, но она хранила там прах моего дедушки дольше всего». Я поднимаю вторую бровь, как раз когда она бросает на меня взгляд. «Не в самой корзине. Он был в урне. Его прах…» Ее руки поднимаются в останавливающем жесте, и она вздыхает. «Сделай вид, что я тебе этого не говорила».

Мне приходится приложить усилия, чтобы сохранить спокойное выражение лица и не улыбнуться, когда я киваю ей в знак согласия.

«Итак». Она лезет в корзину, и я смотрю на ее рубашку, которая распахивается. «У меня есть имбирный эль, леденцы от кашля, эти шипучие таблетки, которые можно положить в стакан воды…» Она ставит предметы на стол и называет их. «Я принесла свой любимый чай, то, что нужно для приготовления горячего пунша, и суп».

Я отвожу взгляд от ее груди и вижу, как она кладет на стол что-то ледяное рядом с бутылкой виски.

«Суп все еще заморожен», — тараторит она. «Но если ты не против, если я буду на твоей кухне, я могу его тебе разогреть».

Я наклоняюсь вперед и поднимаю холодный пластик. «Какой?» — царапаю я слова.

«Итальянская свадьба. Он домашняя. Не уверена, заметил ли ты, но мне нравится готовить еду». Она одаривает меня улыбкой, такой уязвимой и счастливой, что я позволяю уголкам рта чуть-чуть приподняться.

«Я заметил».

Мой голос срывается, а ее улыбка превращается в гримасу. «Ладно, хватит болтать». Она берет суп из моих рук, затем зачерпывает виски, лимон и мед, пока ее руки не наполняются. «Я начну варить суп. Ты отдыхай».

Мне действительно следует ее остановить.

Ради нее. Ради моих вкусовых рецепторов.

Но вместо этого я открываю