Год назад мы ехали вместе в машине по раскаленной иракской пустыне. Адзё засыпал нас стихами, которые мог декламировать часами, начиная с «Фауста», Бодлера и заканчивая его любимыми пацифистскими стихотворениями Виттлина[30] и революционными — Броневского[31]. Кто в Польше был более органическим, более непримиримым врагом сектантского партейства, тоталитарного мировоззрения, кто лучше его умел «благородно различаться», ценить, уважать, даже яростно защищать своих идеологических противников, кто лучше его понимал, что культура — это совокупность очень разных, порой противоречащих друг другу ценностей, не набор логически взаимосвязанных слоганов, а сплав самых разнородных элементов? Когда мы тогда ехали по пустыне, мимо скудных оазисов и цветущих белых и розовых кустов олеандров под Багдадом, он говорил нам о будущем, что хотел бы сделать еще одну вещь, если переживет эту войну. «Я хочу написать многотомную работу о зарубежной и польской политике в XVII веке». Теперь уже эта многотомная работа не увидит свет, как и воспоминания, которые он планировал. У нас остается его небольшая книжка «Между Германией и Россией», без которой не сможет обойтись ни один польский политик, несколько публицистических статей из «Бунта Млодых», «Политыки»[32], «Дроги»[33] и память об ушедшем друге. На ум приходит фраза Норвида «Дух начинать предпочитает».

Адольф Мария Бохеньский родился в 1909 году в семейном имении Пониква в Восточной Малопольше. Во время мировой войны с пятилетнего возраста далеко путешествовал, что наверняка ускорило развитие впечатлительного ребенка: Львов, Будапешт, Бухарест, затем год прямо на линии фронта, затем Киев, Петербург, Торнео, Хапаранда, Стокгольм, Берлин и снова Львов. Классическую гимназию он оканчивает во Львове и с трудом допущен к экзаменам на аттестат зрелости — ему нет еще 17 лет. Сразу после этого уезжает в Париж, где, не достигнув 20-летия, с золотой медалью оканчивает École des Sciences Politiques[34]. Затем во Львове получает диплом магистра права.

Еще в гимназии они вместе с братом пишут книгу «О самоубийственных склонностях польского народа», очень резко критикуя указанные национальные черты в духе краковской исторической школы. Историей он увлекается с детства, как и военным делом. В Париже Бохеньский пишет большую, чисто стратегическую работу. С 1929 года систематически публикует статьи на исторические и политические темы в журнале «Бунт Млодых», одним из основателей которого является. В 1937 году в издательстве «Политыки» выходит его книга «Между Германией и Россией». Эта знаковая вещь вызывает крайне острую полемику, нападки и восторги.

Кроме того, на счету Бохеньского была полугодовая стажировка в Праге в должности чиновника Министерства иностранных дел. И здесь характерный момент. Через шесть месяцев его увольняют за защиту Добошыньского после Мысленице[35]. Добошыньского, ярым противником которого он был, с политическими тезисами которого всегда спорил. Но таков уж был Бохеньский — ему всегда надо было защищать «сумасшедших», попавших в опалу.

О политических концепциях Бохеньского напишут другие, те, кто с самого начала следил за его мыслью и лучше ее знает. Я хотел бы лишь обозначить пару важных пунктов. Он всегда и до самого конца был лютым врагом того, что еще в письме от 13 июня с. г. называет «слепым рационализмом и националистическим шовинизмом». Идея Польши была у него неразрывно связана с мыслью о великом многонациональном государстве. Если говорить об отношении поляков к вопросу меньшинств — здесь он всегда был последовательным и яростным сторонником их решения способами самыми антишовинистическими. Отсюда неустанная полемика и борьба Бохеньского с Национально-демократической партией, равно как во многих случаях и с лагерем санации, особенно после смерти маршала Пилсудского. Статьи Бохеньского в «Бунте Млодых» и «Политыке» цензура снимала чаще всего. Особенно занимал Бохеньского украинский вопрос. Он верил в будущее Украины, верил в возможность, необходимость сосуществования поль-ского и украинского народов. Он был одним из немногих людей в Польше, которые умели рассуждать на эту тему бесстрастно, разносторонне и с глубоким пониманием дела. Бохеньский дружил, общался с рядом украинских деятелей, от УНДО[36] до УВО[37]. Лекции Бохеньского во Львове были, наверное, единственными, которые посещали не только представители различных польских политических течений, но даже и радикально настроенная украинская интеллигенция.

Непосредственно перед войной Бохеньский работал над одним из самых серьезных и далеко идущих проектов нормализации польско-украинских отношений. Сейчас не время упоминать тех, кто как с украинской, так и с польской стороны принимал участие в этой работе — работе, которая шла полным ходом и была прервана войной.

Бохеньский был страстным консерватором, его преклонение перед традицией было настолько велико, что порой даже близким друзьям казалось анахронизмом. Но нужно тщательнее вникнуть в суть консерватизма Бохеньского, чтобы понять смысл, истоки его мысли. У Бохеньского был такой дар холодного, логичного мышления, что он нередко приходил к неожиданным и революционным выводам. Этот консерватор умел удивить профессиональных «прогрессистов» смелостью концепции, резкостью нападок на то, что он называл «мракобесием». Мракобесие он видел и разоблачал как у правых, так и у левых польских сил. Источником консерватизма Бохеньского было желание перепрыгнуть двухсотлетний период упадка Польши, восстановить связь с польской традицией государственности. Об Оссолиньском он говорил как о близком знакомом. Дискутировал о его политике с той же страстью, с тем же чувством актуальности, как если бы речь шла о политике Бека[38].

Как автор «Политыки», Бохеньский перед войной объезжает Балканы от Венгрии до Турции, изучает сербский, румынский и даже турецкий настолько, чтобы читать на этих языках, повсюду завязывает знакомства, дружит с Брэтиану и Маниу[39] и присылает замечательные статьи о Балканах; одним из первых в Польше пишет о турецком пантюркизме. Через пару недель пребывания в стране удивляет своими сведениями о Турции самого старого знатока и многолетнего посла Сокольницкого. В тобрукский[40] период находит время писать статьи в «Пши Керовницы в Тобруку», находит силы между вылазками отправиться в бомбоубежище в шести километрах от него, чтобы принять участие в дискуссии о Кайзерлинге. Его ум даже в таких тяжелейших условиях ни на минуту не засыпает, не ржавеет.

Первое, что покупает Бохеньский, привезенный раненым из Тобрука в Александрию, — это тринадцатитомник об истории папства, которым зачитывается, а теперь, снова раненый, берет с собой в госпиталь, за