— С удовольствием, — брат шагнул к выходу и обернулся ко мне. — Езжай домой. Прием начнется через два часа. Матушке точно понадобится твоя помощь. Я приеду, как только здесь все закончу.

— Договор.

И все же я остался. Было ужасно интересно посмотреть на брата в реальной работе. При мне он все ковырялся в книгах и законах, но я очень редко видел его «в поле». Поэтому я задержался буквально на минутку — увидеть, как он себя поведет.

Брат первым вошел в допросную — Черкасов отворил перед ним дверь. По-хозяйски оглядевшись, он скользнул взглядом по всем присутствующим и задержался на задержанной. Затем поставил на стол портфель, который всегда по привычке таскал с собой, еще с Гельсингфорса.

— Добрый день, Алиса Павловна, — слегка кивнул он и, придвинув стул, сел рядом с медсестрой. — Мое имя Виктор Иоаннович Николаев, и с этого момента я — ваш защитник…

* * *

— Господи, Алексей! Мы ничего не успеваем! — Таня высунулась из двери своей комнаты, подхватив многослойные юбки вечернего платья. — Почему ты все еще не одет⁈

Я едва успел прижаться к стене, когда тащившие какой-то ящик лакеи едва меня не снесли.

— Простите, ваша светлость. Дорогу! Дорогу!

— Леша!

— Сейчас оденусь.

— Алмазные запонки! — напомнила сестра, когда служанки снова оттащили ее к зеркалу, чтобы посадить платье. — Отцовские! Он пожаловал их тебе на этот вечер!

На моей памяти впервые в этом особняке настолько бурно кипела жизнь. Даже когда мы переезжали и распаковывали скарб, все было далеко не так напряженно. Сейчас же, казалось, наш дом охватило форменное безумие.

Декораторы завершали последние приготовления в анфиладе парадных залов. Это нам еще повезло, что мы давали не бал, а «всего лишь» прием на полторы сотни гостей. Танцы, конечно, предполагались, но их программа была урезана втрое.

Я как раз хотел было вернуться в свои апартаменты, чтобы с сожалением сменить банный халат и тапочки на смокинг, но…

— Алексей!

Я обернулся и увидел отца. Он уже был полностью одет к вечеру: темно-синий смокинг, черные брюки, лакированные до зеркального блеска туфли.

— Ваша светлость.

— Сегодня я побуду твоим камердинером. Не против?

— Большая честь. Благодарю.

Я пропустил отца в комнату, и тот с явным удовлетворением отметил в ней порядок. На идеально заправленной кровати лежали элементы одежды, а перед высоким зеркалом слуги уже приготовили все необходимое на вешалках. Одеться я мог и сам, но раз отец снизошел, то отказываться грешно. Все-таки важный день. Прием в честь моего Черного Алмаза.

— Слава богу, что сегодня смокинг, а не фрак, — вздохнул я, оглядев приготовленное.

Отец улыбнулся, внимательно проверяя одежду. Матушка все же осуществила свою давнюю угрозу и приготовила для меня на сегодня смокинг из темно-серого бархата. Весьма богемно. Но хотя бы не так скучно, как классический черный.

— Это ведь прием в скромном особняке на Петроградке, а не бал в Зимнем, — ответил отец, подавая мне сорочку. — Воистину, слава богу. Ненавижу фраки. Четвертое столетие империи пошло, а все важнейшие церемонии все еще превращают в парад пингвинов.

Здесь я был полностью солидарен. Лучше уж мундир. Впрочем, и завязывать бабочку для смокинга — тоже сомнительное удовольствие.

— Возьми их, — отец протянул мне небольшую бархатную коробочку с фирменным вензелем ювелира Фаберже. — Я хочу, чтобы ты носил их не только сегодня.

Я осторожно открыл шкатулку и увидел те самые алмазные запонки. Два восьмигранника из белого золота с крупными бриллиантами. Я удивленно поднял глаза на отца.

— Это же ваши любимые, отец. Как я могу?

— Прими как подарок, Алексей. И как мою личную благодарность за все, что сделал ради нашей семьи. Пусть твои решения не всегда мне по нраву, но я ценю твою заботу о нашем будущем. Ты знаешь, как они у меня появились?

— Их вам подарил император, — отозвался я.

— Именно. Покойный император Петр Николаевич. Тогда еще пошутил, что заставит меня однажды снять мундир. Кто бы знал, при каких обстоятельствах его слова окажутся пророческими… Ты, Алексей, хоть и носишь мою фамилию, но весь пошел в своего дядю императора. И я хочу, чтобы ты с гордостью нес свое наследие.

Я склонил голову и позволил отцу застегнуть запонки на манжетах сорочки.

— Благодарю отец. Это невероятно ценный подарок.

— Потеряешь — побью.

— Сам себя побью, если потеряю!

Отец взглянул на часы.

— Пора спускаться. Ну-ка покрутись пару раз.

Я дал ему осмотреть себя со всех сторон, и светлейший князь остался удовлетворен результатом.

— Хорош, — кивнул он. — Но все равно проиграешь по эффектности своей матушке.

— Ваша светлость, всему Петербургу давно известно, что затмить вашу супругу невозможно! А если кто попытается с этим поспорить, я лично отправлю глупца целовать мрамор.

— Очень надеюсь, что сегодня обойдется без этого.

Мы перешли из мужской половины на лестницу, возле которой как раз отдавала последние распоряжения матушка.

Действительно, главным украшением приема была именно она. В элегантном вечернем платье из синего шелка, с сапфировыми шпильками в высокой прическе, в белых перчатках выше локтя… А платье ясно демонстрировало, что в свои «за сорок» ее светлость сохранила фигуру девушки. Впрочем, и на лицо было трудно дать больше тридцати с небольшим. Генетика, здоровый образ жизни и немного магии.

— Леша! — Матушка шагнула ко мне и придирчиво оглядела со всех сторон. — А ты говорил, что серый тебе не пойдет…

— Вам виднее, ваша светлость, — улыбнулся я. — Итак, занимаем пост?

— Да, через десять минут пробьет шесть, но мало кто прибывает вовремя. Основная масса гостей прибудет к семи.

Встречать гостей на лестнице тоже было обязанностью хозяев. Как бы ты себя ни чувствовал, стой, улыбайся, задавай дежурные вопросы и уделяй внимание. Мне, как виновнику торжества, было этого не избежать. Тут только расслабиться и получать удовольствие от созерцания хорошеньких девиц в нарядах и драгоценностях.

Холл, лестница и парадные залы были убраны цветочными композициями и задрапированы километрами серого шелка. На стенах висели гербы нашего дома и герб Романовых. Обычно в торжественном убранстве по поводу получения ранга использовали цвет того драгоценного камня, которым отмечали потенциал. Но черный считался цветом траура, так что было решено заменить его на серый.

— Ваша светлость! Анна Николаевна!

По лестнице взлетел лакей и, едва не