— Предлагаю сделать небольшой перерыв. Алиса Павловна, принести вам еще кофе?

— Грех отказываться, пока предлагают, — пожала плечами медсестра. — В тюрьме гостеприимства будет меньше.

Черкасов кивнул и, оставив задержанную под присмотром двух сослуживцев, перешел в нашу комнатку.

— Вы что-то заметили, ваша светлость? — Экспедитор сразу перешел к делу. Оно и понятно: нас здесь и так не должно было быть, а тут еще и отвлекали.

— Какие у вас планы на работу с задержанной?

От столь прямого вопроса Черкасов аж опешил.

— Виктор Иоаннович, я не имею права разглашать вам эту информацию. Наши методы работы — наша тайна. Я и так перешел границы, позволив вам присутствовать на допросе.

— Понимаю, — улыбнулся брат и поправил на носу очки. — Но очевидно же, что вы намерены добиться от нее сотрудничества. Я хочу облегчить вам эту задачу.

Черкасов оглянулся по сторонам и прислонился к стене.

— Слушаю, ваша светлость?

— Учитывая все обстоятельства, суд присяжных может и вовсе ее оправдать.

— Дела нашего ведомства практически никогда не проходят с судом присяжных, — отозвался Черкасов. — Так что обвинение будет, будет приговор. Прокурор запросит от пяти лет.

— Которых, как все мы уже поняли, у нее нет, — продолжал улыбаться Виктор. — Вы станете угрожать ее семье и детям, вынуждая сотрудничать. И, быть может, она даже согласится, если, конечно, не успела их отправить подальше от Петербурга.

— Не понимаю, к чему вы клоните, Виктор Иоаннович.

— К тому, что нужно заменить кнут на пряник, Евгений Александрович. Сейчас вы действительно можете только давить на нее. Я же предлагаю дать ей надежду. Я готов за свой счет оплатить ее магическое исцеление.

Мы с Черкасовым одновременно уронили челюсти. Нет, я точно не узнавал брата.

— Прошу прощения, я не ослышался?

— Нет, Леша, ты не ослышался, — процедил Виктор. — Я сделаю это из личных средств, которые не обязан согласовывать с главой семьи. У меня все же накопилось жалование.

— Это очень крупная сумма, Виктор Иоаннович, — хрипло отозвался Черкасов.

— Уж поверьте, я в курсе.

Далеко не каждый маголекарь мог справиться с настолько серьезным заболеванием. В случае с медсестрой требовался минимум «сапфирник». Ведь уровень силы и запас эфира тоже зависели от ранга. И когда не помогали протоколы традиционной медицины, не всякий маголекарь мог одолеть запущенную болезнь.

Я все еще не привык до конца к тому, что в этом мире магия была гораздо слабее, чем в моем. Мои способности, считавшиеся запредельными здесь, там были… нет, не средними, конечно. Высокими. Но там мне было куда расти и что постигать. Никакой скуки еще лет двести. Разумеется, лекари у нас там тоже были помощнее. Как и болезни — множественные Искажения за столетия оставили слишком глубокий след.

Здесь же, чтобы одолеть особо опасные заболевания, требовались маголекари высокого ранга. А их было мало. Собственно, потому и существовала очередь на исцеление.

Была еще одна проблема — мало кто из действительно крепких дворянских родов желал отдавать детей в «непрестижную» профессию. Долгое время среди высшей аристократии считалось, что хороший высокоранговый маг обязательно должен быть боевым. И только в конце девятнадцатого века один из детей императора Александра II демонстративно освоил эту профессию и поступил на службу в полк, чтобы хоть как-то повысить ее популярность.

Но даже сейчас чаще всего в маголекари шли низкоранговые одаренные или середняки из небогатых дворянских семей. Это приносило хорошие деньги с частной практики. Но одно дело без шума подлатать раненого бойца простыми манипуляциями, вывести загулявшего купца из алкогольного делирия или провести косметологические процедуры накануне бала, а другое — сразиться с агрессивным раком или какой-нибудь спинальной мышечной атрофией у новорожденного.

Короче говоря, мир несовершенен и несправедлив. Дворянский — особенно.

— Я воспользуюсь своими связями, найду высокорангового маголекаря и оплачу частную услугу по исцелению, — заявил брат. — Пусть Макарова и отправится в тюрьму после суда, но зато у нее будет будущее. Она ответит за свои поступки и сможет вернуться к семье. Я также готов согласиться присмотреть за ее родными, пока Макарова будет отбывать наказание… К тому же им наверняка потребуется защита, и, думаю, я могу это устроить.

Черкасов таращился на моего братца как на инопланетянина.

— Виктор Иоаннович, я правда не могу понять, почему вы это делаете. Только ради ее сведений?

— Куда больше сведений вы выбьете из тех двух мужиков из фургона, что мы взяли, — отозвался брат. — Женщине я хочу помочь потому, что на этот поступок ее толкнуло отчаяние. Могу же я хоть иногда быть хорошим человеком?

Экспедитор несколько мгновений обдумывал предложение Виктора. Затем перевел взгляд на меня.

— А вы что скажете, Алексей Иоаннович?

Я пожал плечами.

— Если вы согласны, то с чего я должен быть против? Мой брат так решил — это его ответственность. Но по-человечески поддерживаю.

Все-таки родители воспитали из нас чертовых идеалистов. Даже я поддался.

— Я вас услышал, — кивнул Черкасов. — Вернусь к вам через пять минут.

Экспедитор вышел, и мы с братом остались наедине.

— И все же, Вить, — улыбнулся я. — Чего это тебя так проняло? Искупаешь?

Наследник кивнул.

— Искупаю. Я просто столько таких историй наслушался в Гельсингфорсе… Да и по нашей губернии прошлось. И бедность, и пирамида эта проклятая, и болезни. Всех не спасу, но хоть кого-то… У меня к тебе просьба, Леш.

— Слушаю?

— Все это дело и взаимодействие с Черкасовым переходит ко мне.

— Звучит не как просьба.

— Верно. Я забираю все это на себя полностью. Тебе осталась пара дней до казармы. Сегодня прием у нас в особняке, потом Шереметева… Сосредоточься на этих делах. Я буду сообщать обо всех новостях на этом фронте.

— Согласен, если родители одобрят, — отозвался я.

В конце концов, я же и так начал передавать ему дела. Это все равно бы легло на плечи брата.

Виктор улыбнулся.

— Одобрят. Ты же сам говорил, пусть каждый делает то, что умеет лучше всего. А это, — он кивнул на заскучавшую медсестру за стеклом, — моя стезя.

Вскоре в комнатку снова заглянул Черкасов. У него в руках был бумажный стаканчик с кофе для задержанной.

— Что ж, Виктор Иоаннович. Если вы не передумали, полагаю,