Шрифт:
Закладка:
Однажды так же вот проезжал он во время дождя мимо почетной арки и увидел: чиновник низкого ранга Ли Чып сидит на поле, укрывшись травяной накидкой.
— Чего это ты в таком месте расселся?! — откланявшись арке, с осуждением спросил Чхирхю.
— А я уже раньше вашей светлости прибыл сюда поклониться! — невозмутимо ответил Чып.
Сопровождавшие Чхирхю люди только рты прикрывали, чтобы громко не рассмеяться.
Однажды, прибыв в Пхеньян, приехал Сон Чхирхю на могилу Кичжа[25]. Сойдя с коня, он поклонился до земли и произнес:
— Прибыл еще один кореец, дабы исполниться высокой нравственностью великого учителя!
А то раньше еще случилось Сон Чхирхю участвовать в охоте государя на перевале Чхоннён. Загонщики обложили огромного свирепого тигра. И вот Чхирхю — а был он тогда изрядно пьян, — зарядив свой лук простой палочкой, хлестнул коня и ринулся было на тигра. Еле-еле люди его удержали. Вообще, происшествий такого рода случалось с ним немало.
Являясь перед государем, Сон Чхирхю всегда имел при себе два написанных иероглифа — «верность» и «прощение». При этом он горячо толковал их истинное, глубокое значение.
— Да, этот человек предан династии! — говаривал ван Сечжон[26] и назначал его на высокие государственные посты.
И чем более высокую должность занимал Чхирхю, тем становился он все более скромным и бережливым. Встречая гостей, Чхирхю угощал их вином, а на закуску подавали лишь салаты из сосновых почек и латука да вареные черные бобы. И во всем-то он терпеть не мог роскоши и блеска.
БЕРЕЖЛИВЫЙ ЧИ
В правление династии Корё первый министр Чи Пэ был известен как человек очень хозяйственный и бережливый. Так каждый раз в первый день нового года и в день холодной пищи[27] отправлялся он один, без слуг, на кладбище, собирал все бумажные деньги и снова использовал их как бумагу. Если Чи находил пару брошенных соломенных сандалий, то непременно закапывал их на огороде, и польза от этого была немалая: он получал отменный урожай тыкв.
Когда Чи Пэ устраивал друзьям проводы за городскими воротами, он потчевал всех вином и закусками, сам же скромно прятал себе в рукав только маленькую чашечку с вином. Если же друзья подносили ему еще, предлагая выпить за его здоровье, он обычно отказывался.
— Невкусные тут всё у меня вещи, — скромно восклицал Чи, — даже в рот взять противно!
А то еще, когда совершались жертвоприношения Будде, Чи брал одну мерку риса и во главе десятка слуг являлся в храм.
Здесь он давал им поесть да и на обратном пути потихоньку выдавал еще по одной ложечке.
Как-то один слуга застеснялся и не подал ему свою ложку. Чи спросил у него, почему это.
— Да у меня, ничтожного, нет ложки, — извиняясь, ответил слуга. — Есть только миска.
— Ха! Целую чашку съесть и я бы не отказался! — рассмеялся Чи.
ТРИ ЖЕНОНЕНАВИСТНИКА
Как к еде и питью, извечна великая тяга мужчин и женщин друг к другу. Однако есть в наше время трое мужчин, которые не испытывают ни малейшего влечения к женщине. Наоборот.
Так, князь Чеан[28] питает неодолимое отвращение к женской природе.
— Женщина грязна, — всегда говорит он, — ее и близко-то к себе подпускать невозможно! — и никогда с женщинами даже рядом не садится.
Есть еще сэнвон Хан Кёнги[29], внук тестя государя. Тот полагает, что, подавляя чувства, сохраняешь в гармонии свою натуру. Поэтому он запирается в комнате один, даже с женой не разговаривает. А заслышит поблизости служанку, хватает палку и прогоняет женщину.
А у Ким Чаго единственный ребенок — сын. Да и тот так глуп, что, как говорится, не может отличить бобов от ячменя и ничего не смыслит в природе отношений мужчины и женщины. Чаго, опасаясь, что останется без внуков, попросил одну женщину лечь с сыном в постель да показать ему, что к чему. Так парень этот с перепугу даже под постель залез. И с тех пор лишь завидит женщину в красном наряде да с прической узлом, как тут же с воплями или хохотом убегает.
НЕДОТЕПА
Конфуцианец Ким Чоннён, очень начитанный, по характеру своему был, однако, человеком простоватым, недалеким.
В юности жил он под горой Чхонгесан. И вот однажды шайка грабителей неожиданно налетела на его дом. А Чоннён как раз стоял у ворот, и в руках у него случайно был заряженный лук. Разбойники опешили, не решались к нему приблизиться. А Чоннён взял да и пустил стрелу в воздух! Тут бандиты чуть не запрыгали от радости.
— Вот герой! — смеялись они. — Имея в руках лук со стрелой, не посмел все же встать нам поперек дороги!
Бандиты ворвались в комнаты, разграбили все имущество и скрылись. Да и сам Чоннён едва-едва спасся от гибели.
Государь Сечжо повелел впредь совершать жертвоприношения у подножия гор и на берегах рек. Жертвенные животные были очень тощими, и государь уволил чиновников, отвечавших за их откорм. Надзор за содержанием животных был поручен Сахонбу. А Чоннёна как раз только что назначили тамошним инспектором, и это он должен был отвечать за откорм жертвенных животных.
День и ночь сидел Чоннён на скотном дворе — следил, чтобы волы наедались досыта. Временами, глядя на какое-нибудь животное, он умолял его:
— О вол, вол! Почему же ты не ешь корм? Ты должен много есть, чтобы стать упитанным. Ну постарайся же еще покушать сена, и тогда ты избавишь меня от наказания!
Впоследствии Ким Чоннён был принят в ученую палату для составления избранных произведений литературы. Как-то ученые рассуждали о вкусной и невкусной пище. Кто-то сказал, что если человек съест рыбу-собаку, то непременно умрет. В полдень на обед всем сидевшим в зале был подан суп со свежей горбушей.
— Как вкусна эта рыба! — обратился один сослуживец к Чоннёну. — Отведайте ее непременно!
Однако Чоннён схватил чашку с рыбным супом и, с опаской поставив ее под стол, испуганно сказал:
— Почтенный, что вы меня дурачите? Человека отравить хотите?!
Весь зал грохнул хохотом.
СБЫЛОСЬ ПРЕДСКАЗАНИЕ
Мать правителя уезда Чхильвон Юн Чадана госпожа Нам овдовела еще в молодые годы. Проживала она в Хамъяне. Юну было всего семь лет, когда мать привела его к гадалке.
— Госпожа может не тревожиться за судьбу сына, — сказала та, вглядываясь в лицо мальчика. — Видно, что в будущем ожидают большие почести. Только ему должен помочь младший брат!
— Да как же это у сына вдовы может появиться младший брат? — удивилась тогда госпожа Нам.
Однако впоследствии
