Шрифт:
Закладка:
— Ну, чего?! Раскисла!
— Бо-о-юсь! Я не оста-а-нусь!
— Дура! Тебе тут хорошо будет! Мандам добрая, гостинцы дарить будет.
— Бо-о-юсь!..
— Нишкни! А то гляди у меня! — пригрозила мать и оторвала ее от полушубка, как улитку. — А теперь, мандам, прощай! Будущей зимой увидимся. — И она поклонилась в пояс.
Дунька после ухода ее забилась в угол и разревелась пуще.
— У-у-у, а-а-а!
Анна Петровна попробовала успокоить ее лаской. Но когда ласка не помогла, сердито топнула ногой и прикрикнула:
— Цыц! А то выброшу на улицу!
Дунька притихла.
— На, почисть! — И Анна Петровна сунула ей в руки нож и картофель.
Дунька, потихоньку всхлипывая, почистила картофель.
— Теперь возьми веник и подмети!
Дунька послушно взяла веник и подмела. Анна Петровна послала ее потом в лавочку за лампадным маслом, велела наколоть дров. Прошел день, другой. Дунька перестала плакать, помирилась с новой обстановкой и исполняла все приказания хозяйки.
Первого числа к Анне Петровне явился здоровенный мужик в ситцевой рубахе, в огненно-красной бороде, со скошенным набок картузом и веселыми зелеными глазами. Он долго тыкался в дверь, пока открыл ее, и от него несло перегаром.
— Здорово, сударыня! Наше вам!..
— Ты кто?
— Я-то? Хресный. Как, значит, Дунька у вас, а я ей заместо отца родного. Позвольте с вашей милости три рубля серебром!.. Уговор такой был…
— Да ты не наваливайся! — И она брезгливо отстранилась.
— Наваливаться?! Зачем?!. Я только говорю, уговор такой был!..
— Подожди!
Анна Петровна пошла рыться в комоде, а хресный разговорился с Дунькой.
— Как дела, Дуняша?
— Домой хочу!
— Чего?
— Скушно…
— Ску-ушно?!. Дома, думаешь, веселее? Всю деревню сейчас как есть снегом засыпало. Брось убиваться-то!
Он покопался в кармане и достал связку баранок. Дунька перестала хныкать.
— Получи! — сказала, вернувшись, Анна Петровна и сунула ему три рубля.
— Покорнейше благодарим, сударыня! Сто лет здравствовать! Прощай, Дунька! Завтра писать буду вашим и беспременно от тебя поклонюсь…
Наступила весна, за ней лето. Высоко поднялось солнышко. Зазеленело кругом, запели птички.
Дунька сделалась рассеянной. Сядет чистить картофель и задумается. Иной раз смахнет украдкой слезинку. Стала она потом исчезать. Пойдет в лавочку за вермишелью или за луком и исчезнет на час, полтора.
— Где была? — допытывается Анна Петровна.
Та опускает глаза, молчит.
И сейчас Дуньки нет.
— Дунька, Дунька! — не перестает звать из окна Анна Петровна. — Противная девчонка! Иван! — остановила она дворника. — Не видал Дуньки? Беда мне с ней! Послала ее в час дня за керосином, уже — три, а ее все нет.
— Да она на чердаке!
— Что она там делает?
— А я почем знаю? Она кажинный день лазит.
— Не понимаю! — пожала плечами Анна Петровна. Она оставила кухню и взобралась на чердак.
— Дунька, а Дунька! Ты здесь?
Ответа не последовало.
— Дунька!.. Вот ты где!
Дунька стояла на коленях перед небольшим оконцем, от которого протянулся золотой столб пыли, разрезая тьму чердака. Около валялась жестянка от керосина.
Положив на каменный подоконник локти, она высунула свою белокурую головку с косичкой, сильно освещенную горячим солнцем, и смотрела вдаль блестящими, широкими глазами.
Вдали, за кривыми линиями крыш, расстилались поля. Желтел хлеб, строились, как солдаты, копны. Над копнами плыли грачи.
— Сумасшедшая! Ты упадешь! — воскликнула в ужасе Анна Петровна.
Дуня вздрогнула и обернулась.
— Ты что тут делаешь? — грозно накинулась Анна Петровна.
— Гляжу в поле, — мечтательно ответила Дунька.
— Поле? Какое тебе поле?!
— Там теперь вяжут снопы, косят, там хорошо.
— Я тебе дам «вяжут снопы», мерзкая девчонка! Я ведь послала тебя за керосином. Ступай вниз! Марш!
Дунька вскочила, подобрала жестянку, метнула в последний раз глазами в оконце и бросилась вниз.
Анна Петровна засадила ее опять за картофель.
ДЕТИ-ГЛУХАРИ (1904)
(Из жизни детей Одесского порта)
Шарики
ПОСВЯЩАЕТСЯ В. ГАРШИНУ
Вы имеете понятие о «шариках» [9]? Кто эти «шарики»?!
Это маленькие крошечные существа, дети, добрые ребята с кроткими и наивными глазками и рожицами; дети безысходной нужды, горя, дети задворков и «уайт-чеплей», выполняющие грандиозную миссию.
Они работают в глубоких пароходных котлах, куда не проникает ни один луч солнца, где темно, душно, сыро, а подчас сухо до того, что приходится каждые пять минут вылезать и брать несколько глотков воды и воздуха, чтобы продолжать дальше… Что дальше? Вечную, притупляющую детский мозг и нервы обивку котла шкрабками, ломиками и молотками.
Вот работа шарика!
Он стучит с утра до вечера, обивая с котла накипь и тем предупреждая взрыв.
Несколько слов о котле и его накипи.
Если пароход сравнить с человеческим организмом, то трюм — его желудок, а котел — сердце.
Как и сердце, котел подразделяется на три или четыре (смотря по величине его) топки, или предсердия и желудочки, и целую сеть дымогарных труб — вен и артерий.
Здесь весь рейс бьет кровь — адское пламя, и вокруг клокочут вода и пары, приводя пароход в движение.
Но котел, как и большая часть сердец, предрасположен к разрыву. Причины на то разные, и главная — ожирение.
Котел, находясь под парами два-три месяца, жиреет. Топки и грубы его от кипячения воды обкладываются снаружи рыхлой накипью — и деятельность парализована. Получается слабый проводник тепла, следует накаление и растяжение металла и в итоге — взрыв.
Но если шарики постарались, то «сердце» будет «биться» правильно не один рейс и пассажиры не взлетят на воздух.
Вот они, наши хранители — шарики!
Пройдем к ним!
Пароход Добровольного флота.
Трехмачтовый гигант три дня тому назад вернулся из дальнего плавания.
Идет обычный, ежегодный ремонт. Все подновляется.
Палубная и машинная прислуга суетится, конопатит, чистит, перетирает, красит, и получается впечатление гигантской мастерской с оглушительным шумом и стуком.
Пройдем в машинную. Под нами — пропасть. Темная, она сквозит меж железных, гладко отполированных решеток, лесенок, целой системы связей, труб, цилиндров, подшипников и насосов. Сквозят бледные и колеблющиеся огоньки, то появляющиеся, то исчезающие.
Снизу доносится стук, отрывистая брань, свист, хохот, говор и слова удалой матросской песенки.
Спустимся вниз, только осторожнее.
Ниже, ниже! Свет ясного солнечного дня погас, и мы спускаемся во мраке, то и дело натыкаясь на всевозможные отверстия, трубы и рискуя каждую минуту свернуть себе шею.
Где же наконец котел?! О, это «сердце» спрятано глубоко, глубоко!
— Вам к шарикам? Сюда, направо, — раздается сбоку чей-то предупредительный голос, и перед вами вырастает черный как дьявол кочегар с теплящейся в руке свечкой.
Несколько головоломных спусков, и мы — у цели. Перед нами — большой цилиндрический котел с