его Амиран Гаранян. До шестнадцати лет он жил со своей семьёй в Ереване. Очень уважал и любил мать, а отца ещё и боялся. Поэтому учился, точнее, старался учиться на отлично. Если ему ставили четвёрку, то плакал и канючил у педагога пятёрку, так же как двоечники обычно выпрашивают тройку. Он был бы круглым отличником, если бы не рисование. Этот предмет он ненавидел. Он совершенно не умел рисовать. Амиран старался, но ни черта не получалось. Даже обыкновенная ваза на его рисунках была похожа на что угодно, но только не на вазу. Учитель рисования знал, что Амиран отличник, и очень не хотел портить плохими отметками чудесную успеваемость Гараняна, но поставить Амирану что-то выше тройки у педагога не подымалась рука.

Отец, видя в табеле единственную тройку, недовольно хмурился и тем самым приводил сына в полуобморочное состояние.

Однажды по рисованию дали домашнее задание: нарисовать животное. Мама Амирана, будучи в курсе художественных способностей сына, сама лично нарисовала кота. Благодарный и счастливый сынок взял рисунок и отправился в школу. Вернулся в слезах.

- Что случилось? – спросила мама.

- Опять тройка, - ответил сквозь рыдания Амиран.

- Ну, и чего так убиваться? – улыбнулась мама. – Ну не Ван Гоги мы с тобой.

Но моя история о другом.

Как-то раз Амиран собрался в кино. Отец попросил его купить на обратном пути сигарет.

По дороге в кинотеатр Амиран встретил двоечника Алиева. Амиран восхищался им тайно целый год. Потому что тот умел драться, играть на гитаре и открывать бутылки с вином одним ударом ладони по донышку. А ещё у Алиева каждую неделю была новая девушка, а у Амирана девушки вообще никогда не было.

Они встретились. Алиев обнимал двух подвыпивших девиц. Он сказал:

- Амиран, у нас есть всё: у девчонок – свободное время, а у меня – квартира и хорошее настроение. Единственное, чего у нас нет – это денег на спиртное. Что скажешь?

Купили вина и отправились к Алиеву.

Выпив стакан вина, Амиран осмелел и обнял одну из девушек. Она ответила на поцелуй, и Гаранян почувствовал себя настоящим мужчиной. Ему хотелось кричать от переполнявших его чувств. Чтобы не закричать, он выпил ещё, потом ещё…

Утром о вчерашнем вечере он почти ничего не помнил. Кажется, он пел… Потом его тошнило, а точнее сказать, рвало в аквариум…

Он впервые в жизни не ночевал дома. При мысли о том, что ему придётся вернуться домой после ночной гулянки, в грязной одежде, без денег, с «фингалом» под глазом, его снова начинало тошнить.

К тому же он влюбился в одну из девушек. Её звали Наташа, и в этот день она должна была вернуться в Украину, в Киев, где училась в Политехническом институте.

Одним словом, Амиран уехал с ней. О его дальнейшей жизни я распространяться не буду. Скажу ещё только одно. Когда он спустя четырнадцать лет вернулся в Ереван, в родной дом, его отец спросил:

- Как фильм?

А когда Амиран стал что-то невнятно бубнить в свое оправдание, задал ещё один вопрос:

- И где, кунэм кез, мои сигареты?

Амиран был на голову выше отца, гораздо шире в плечах, но он стоял перед стариком и дрожал, как в далёком детстве, схлопотав очередной «трояк» по рисованию.

Так, во всяком случае, он мне рассказывал.

Глава 6

Во дворе, у подъезда, меня ждала наша «дочь Антилопы-гну» с верным Бурмакой-Козлевичем за рулем.

Дабы не нарушать традиций, я занял место на заднем сиденье и вместо приветствия сообщил:

- Ты похож…

Но Бурмака меня перебил:

- Знаю, знаю, на Тамерлана в очках.

- Тогда – полный вперед, великий хан, гроза крымских степей и просторов!

- Ты так до сих пор и не сказал, сколько ты мне заплатишь?

- Двести долларов плюс деньги на бензин.

- Двести за тот день и двести за этот?

Я кивнул.

- Плюс расходы на бензин.

- Добавь ещё сто баксов.

- Щас, - говорю, - только разгон возьму.

- Будет как раз пятьсот плюс за бензин.

- Может, тебе ещё и ключ от квартиры, где девки визжат?

- Нет, мне ключ от квартиры, где деньги лежат.

- Деньги в банке. И они не лежат, они, в отличие от тебя, работают, а ты торгуешься…

Бурмака зыркнул на меня в зеркальце заднего вида и заявил:

- Либо пятьсот, либо я никуда не еду!

- Какое азиатское коварство.

- Я не шучу, - сказал он.

Я усмехнулся:

- Значит, ультиматум? Ну-ка останови свою колымагу вон за тем перекрёстком. Только что ты потерял работу и товарища.

- Да ладно уж…- забурчал он.

- Останови машину.

- Ну перестань, я пошутил…

- Пошутил? Какой изысканный юмор. Может, пошлём эту шуточку в какой-нибудь юмористический журнал?

Андрей насупился и надолго замолчал. Меня же это более чем устраивало.

Мы подъехали к автовокзалу, подобрали Сашу Крошкина. Тот был уже в костюме. Брюки клёш, ковбойская клетчатая рубашка, на голове широкая клоунская кепка.

- Ну что, Шура? Как прошло знакомство с творчеством Ильфа и Петрова? Без осложнений?

- А какие там осложнения? – вяло отреагировал Крошкин. - Прикольно в общем…

- Ну что ж, это уже кое-что… Фразы какие-нибудь заучил?

- Много.

- Превосходно. - Я сделал широкий жест рукой. - Ну давай, продемонстрируй.

Крошкин почесал затылок и громко выдал:

- Паниковского бьют!

- Неожиданный выбор… Очень надеюсь, что до этого не дойдёт. Мне главное, чтобы вы у входных дверей разыгрывали тот спор, помнишь, что лучше – ограбление или кража.

- «Только ограбление! – с готовностью отозвался Крошкин. – Внезапное нападение на улице. Под покровом ночной темноты. Я подхожу слева. Я толкаю в левый бок, вы толкаете в правый. Этот дурак останавливается и говорит: «Хулиган». «Кто хулиган?»- спрашиваю я. И вы тоже спрашиваете, кто хулиган, и надавливаете справа. Тут я даю ему в морду!.. Чёрт, бить нельзя. Бендер не позволяет. Ладно! Я хватаю его за руки, а вы шарите по карманам. Он кричит: «Милиция!», и тут я ему как вре… Ах ты, чёрт, нельзя бить, Бендер не позволяет… В общем, мы уходим домой. Ну, как план?»

К моему удивлению, этот моноложик Крошкин рассказал неплохо. Даже интересно. С яркими оценками, с изменением темпо-ритма.

- Отлично, Шура. И время от времени начинаете толкать друг друга в грудки с вопросом: «А ты кто такой?»

- Жаль,