Пока Северус и Квиринус, ругаясь, вставали и отряхивались от снега, Трелони, наоборот, с удовольствием кувыркалась в пышной белой груде, оглашая ночную тишину довольными ахами и охами.

— Может, шарахнуть ее «Ступефаем»? — предложил Квиррелл.

— Шарахни, если тебе охота левитировать ее до самого замка, — зельевар решительно подошел к зарывшейся по пояс в снег прорицательнице, подхватил под мышки, и, выдернув из сугроба, поставил на ноги: — Проще уже дотащить ее... Пусть потом отсыпается где-нибудь. Лишь бы с директором не встретиться.

Но его надежда не сбылась: за порогом школы их ждал Альбус Дамблдор собственной персоной.

Сложив руки на груди, он молча созерцал объявившуюся в дверях троицу, извалянную в снегу и нетвердо держащуюся на ногах.

— Э-э-э... с Рождеством... — Квиррелл попытался вежливо улыбнуться.

— Взаимно, — сурово пророкотал директор, выдержав многозначительную паузу.

— Дедуля, пр-ривет! — подала голос Трелони, которая до этого уже начала было подремывать в крепко держащих ее руках.

— Вы свободны, джентльмены, — тон Дамблдора стал совсем ледяным. — О мисс Трелони я позабочусь сам. Ваше счастье, господа, что вы уже не студенты.

Они отпустили Сивиллу, которая тут же свернулась сонным калачиком на полу, и поспешили по лестнице в жилое крыло.

Уже стоя каждый перед своей дверью, переглянулись — и расхохотались оба.

— Такого директору и не снилось! — сквозь смех проговорил Квиринус.

— Это точно! — в тон ему ответил ему Северус.

Глава 6. Рукопись Салазара

Таких скрипучих качелей не было, наверное, больше нигде. Покряхтывали звенья цепей, взвизгивали при каждом движении ржавые болты в разбитых пазах перекладины, что-то звякало и дребезжало под облезлым деревянным сиденьем. И все вместе рождало единый звук — унылый, мерный, однообразный. Рядом проезжали автомобили, шли люди, бродили по старой брусчатке голуби... но прочие звуки словно переложили толстым слоем ваты, оставив на свободе лишь скрип на детской площадке.

На качелях сидела мама — совсем молодая, веселая. Она раскачивалась, длинные черные волосы то стелились по ветру, то скрывали смеющееся лицо... Кажется, она что-то кричала ему, но ни слов, ни смеха не было слышно, только стонали и скрежетали качели.

Он видел, что цепь сильно перетерлась в нескольких местах, болты вот-вот вылетят, а мать так беспечно заставляет сиденье взлетать все выше и выше... Надо предостеречь ее, остановить опасный полет, но ноги не слушаются, руки будто налиты свинцом, крик застревает в горле, в легких уже не воздух, а раскаленный песок, и стынет сердце от невыносимого, надсадного скрипа...

— Мама! — закричал он, чувствуя, как что-то рвется в груди. — Мама...

Серые облака над головой. Сеется мелкая снежная крупа. Но не холодно от нее, ведь это иллюзия. Обычная бытовая магия. Он в своей спальне, в Хогвартсе. И накануне опять зачитался допоздна, и в полусне пренебрег бессновиденческим зельем, понадеявшись, что все зарубцевалось, затянулось новой тонкой кожицей, и отпала, наконец, необходимость накачиваться снадобьями, спасаясь от ночных кошмаров.

Выходит, не зажило еще...

Он сел на постели, потер ладонями лицо, надеясь отогнать морок. Тщетно. Глухая тоска, вцепившись в него еще там, во сне, не желала отпускать. К ней добавилось мелкое, какое-то липкое раздражение и желание немедленно чем-то заняться, чтобы этот день прошел поскорее. Потому что сегодня — девятое января. День рождения.

Праздник перестал быть праздником в шестнадцать лет. Осенью умерла мать, и не осталось больше никого, кто мог бы радоваться его появлению на свет. А сам он никогда и не считал этот факт поводом для радости.

Наскоро позавтракав, он бегом спустился в лабораторию, благословляя тишину коридоров и сожалея, что завтра вечером она кончится. В воскресенье приедут все, кто разъехался на Рождество, а с понедельника вновь уроки...

Ох, ну хоть сейчас об этом не думать! Он ворвался в свое любимое подземелье и захлопнул за собой дверь, как будто за ним уже гналась толпа учеников.

Котлы, стеллажи с книгами и препаратами, шкаф с ингредиентами... Раздражение усилилось, став почти болезненным: Северусу почему-то стало казаться, что сейчас нужно сделать нечто особенное, не такое, как обычно, надо что-то изменить, полностью, до неузнаваемости... Он не мог понять, что с ним происходит, в растерянности опустился на стоящий у стола табурет и обхватил голову руками.

— Доброе утро, — послышался за спиной знакомый голос.

— Здравствуйте, господин Барон, — не меняя позы, хмуро ответил Северус.

— Что-то случилось? — за свою долгую посмертную «жизнь» призрак очень хорошо научился понимать эмоции людей.

— Нет, ничего. Все в порядке, — Снейп выпрямился и встал, хотя и сам не знал зачем.

Над столом возникло серебристое сияние, из него появился светящийся феникс-Патронус.

— Поздравляю с днем рождения, — судя по тону, поздравление Дамблдора было исключительно официальным.

Свечение исчезло. И вовремя: именинник был близок к тому, чтобы запустить в магического посланца табуретом.

— Похоже, праздновать ты не собираешься, — помолчав, заметил Барон. — Но от подарка не откажешься? Я давно собирался показать тебе кое-что, вот как раз подходящий повод нашелся. Пойдем.

Не дожидаясь ответа, он выплыл сквозь дверь.

* * *

Северус полагал, что за годы учебы изучил подземелья Хогвартса вдоль и поперек. Но, следуя за привидением и подсвечивая себе «Люмосом», скоро убедился, насколько сильно ошибался: за неприметной низкой дверью в одном из заброшенных тупиков открылся новый коридор, ведущий куда-то вниз. Очевидно, магической вентиляции в нем не предусматривалось: воздух был затхлый, дышалось трудно.

— Мы, кажется, спустились уже на уровень озерного дна? — уточнил он у своего провожатого.

— Почти, — подтвердил Барон. — И пройдем еще глубже. Салазар любил укромные уголки, знаешь ли...

Ноги мягко ступали по толстому слою пыли, устилавшему каменный пол коридора серой ковровой дорожкой. Северус заметил, что здесь имеются еще следы, кроме его собственных. Чьи-то туфли или сапоги с вытянутыми носками и широким каблуком прошли тут когда-то — достаточно давно, чтобы покрыться слоем пыли, но, по сравнению с возрастом коридора — совсем недавно.

— Здесь кто-то ходил уже?

— Да. Лет сорок назад, или около того, —