не на кого. Сын-то у неё старший в Оренбургской области, целину поднимает. Сбежал от матери. Она и бесится, поначалу всё денег ждала, уже планировала, как целинные от сына тратить будет. Потом письмо ему написала. А ей в ответ, что он там обустраивается, дом ставит. Другими словами, шиш вам, мама.

— Так вы мне тоже самое говорите, только не так прямо и не так грубо, — покачала я головой.

— Мне можно, я почти своя. А по поводу этой… С Таньки вон пример бери, не ваше дело, что за моим забором делается! — кивнула в сторону окна Мария Борисовна. — Танька, конечно, баба простая. Но правильная, голова у неё хорошо работает.

— Это я заметила. Предложение она внесла очень нужное и правильное. — Ответила я, хотя мысли были в этот момент далеко не о строительстве детского сада с ясельной группой и школы.

— Пугаешь ты меня, — присела рядом мама. — Вот когда твой отец такой задумчивый ходил, то всегда что-то такое обдумывал… И ведь потом не сдвинешь. Так что давай, доченька, рассказывай уж заранее.

— Да не сходится у меня. Офицер получает два оклада. За звание и за должность в части. Если снялся с довольствия, то плюсом двадцать рублей. Пусть Перунов сейчас капитан, пусть ему роту доверили. Всё равно получается, что он почти всю зарплату сюда переводит. На что сам живёт? — начала я выкладывать свои сомнения. — Опять же, а как это он так быстро до капитана дорос? И почему вид такой, словно он из полевого только вернулся и успел лишь отмыться и парадку нацепить?

— А ты откуда знаешь, что капитан и как выглядит? — обернулась ко мне Мария Борисовна.

— Что капитан по погонам, на той самой фотографии, что вы от меня в комоде прячете. Да и вид оценить я в состоянии. — Хмыкнула я. — Что-то он не очень радостный и заметно похудел. Похоже мать его любовницу готовить не научила.

Фотографию я нашла случайна. Точнее искала я её специально, а вот узнала просто услышав разговор матери и Борисовны. И сейчас не удержалась, чтобы не уколоть.

— А сам что пишет? — присела рядом с матерью Борисовна.

— Что ждёт, что виноват, хочет всё исправить и вернуть, что постоянно думает о нас и готов на всё, чтобы были вместе. — Перечислила я.

Письма Генки разнообразием не отличались. Ни слова о себе, о делах в части или общих знакомых, о том что с беременностью его девицы тоже.

— Так напиши и спроси сама, — предложила мама.

— Не буду я ему писать! — возмутилась я.

— Дин, а как тогда? — усмехнулась мама. — Сама знаешь, что приехать сюда он не сможет.

От ответа на этот вопрос меня спас сын, проснувшись он сразу начинал «разговаривать», что-то лопатать на своём, детском.

Конец года выдался непростым. Руководство партии лихорадило, и это всё доходило до простых людей. С одной стороны разработка целинных земель, выдача паспортов колхозникам и замена натуральной оплаты труда на денежную, повсеместное строительство. С другой, отмена для сельских жителей запрета на смену жительства привела к началу оттока людей в города. Тогда, в пятьдесят шестом, ещё не таким ощутимым, но уже заметным. Доходили до нас и другие новости, тревожные. И жестокое подавление митинга в Грузии в защиту Сталина, и Венгрия… Хрущёв старался максимально отдалиться от Сталина. Одни его бесконечные амнистии привели к не самым благоприятным последствиям. Тося, одна из моих старших сестёр, своё мнение об этом высказывала только матом.

На СССР равнялись многие развивающиеся страны, в основном восточные, Ирак, Индия, Сирия. Мы начали помогать Африке. Вся эта помощь шла конечно безвозмездно. Но при этом мы совершенно испортили отношения с близкими соседями. В пятьдесят шестом были грубо разорваны дружеские связи с Китаем. Китайские делегации перестали приезжать на съезды компартии.

Переводы от Гены уже с начала пятьдесят седьмого стали приходить странно. Не раз в месяц, а раз в три-четыре, но такой суммой, что подозрения, что что-то в этой истории не так, вспыхнули с новой силой. Реже стали и письма. Да и сами они изменились. Он больше не предлагал вернуться. В начале осени вдруг попросил фотографию, мою и сына.

— «Хоть так увидеть». — Писал он.

Письма он больше не переписывал, как делал это раньше, отправляя мне уже чистовой вариант. Последнее письмо и вовсе казалось написанным второпях. После фразы, что он хотел бы хотя бы на фотографии увидеть меня и Игоря было ещё что-то, но после написания тщательно закрашено чернилами.

Смутное чувство страха поселилось в душе с момента получения того письма. Объяснить я себе своего состояния не могла. Фотографию, на которой я стояла на фоне полисадника Марии Борисовны, а за мою руку цеплялся Игорь, я отправила скорой почтой, подписав «От бывшей жены и сына».

К новому году я была сама не своя, почти не спала по ночам. Поэтому когда Тося позвала меня и Анну на Байкал, о котором она рассказывала в каждом письме, мама чуть ли не силком меня отправила. И список вопросов к сёстрам с собой дала, заявив, что ждёт от меня письменных же ответов.

Тося встречала нас с Анной в Иркутске. Мы обе летели самолётом. Для меня это был первый полёт. И рейсы наши приземлялись с разницей в полтора часа. Аню я увидела первой, потому что начала крутить головой, оглядываясь по сторонам от странного ощущения взгляда в спину.

Встретившись, мы обнялись все втроём, как делали это в детстве.

— Девчонки! Считайте, что попали в сказку! Здесь невероятные места, — сверкала глазами Тося.

Уже вечером мы были на острове посреди этого древнего озера. Тося сказала, что в этот раз мы остановимся в Хужире, большом посёлке. Утром они пытались утянуть меня с собой смотреть наплески. Замёрзшую на береговых камнях воду и сосульки причудливых и разнообразных форм.

— Нет, как хотите, но я максимум погуляю по берегу. Ходить по льду, зная, что под тобой километры воды? Спасибо, я воздержусь. — Отбрыкалась я от такой идеи. — И так трясёт всю в последнее время, а тут ещё это. Знаете же, что я и на нашей реке зимой далеко от берега не отходила.

— Трусишка, — засмеялась Аня.

Проводив сестёр, я гуляла по берегу. Прошла Сарайский пляж, спустилась к Шаманке. Лёд позволил пройти несколько шагов до