– Не соглашусь, отче, – мягко перебил Данила Филарета. – Бывает, что у некоторых на тех весах гнилья столько, что за ними добра и не разглядеть. А бывают люди, у которых и весов-то нету никаких, один свет изнутри. Как у вас, например. И когда такой человек попросит какую безделицу, ради него не грех и сходить незнамо куда. А гниль нам не привыкать из чужих душ мечом выковыривать. Потому как иначе с нею никак не сладить.

Старик поднял глаза на дружинника. Слабый огонек светильника выхватил на мгновение из полумрака одинокую слезинку, скатившуюся по морщинистой щеке.

– Ради меня не надо, сынок, – прошептал он. – Не заслужил. А вот ради людей постарайся еще разок. Вовек не забуду…

По ночам на кремлевских улицах зажигали фонари. Не столько для свету, сколько ради традиции. Коль горят фонари на ночных улицах, а факелы – на стенах, значит, стоит Кремль, не сдался. И живы люди в нем. И поживут еще назло всякой нечисти, что глядит в ночи на те огни и скрежещет зубами в бессильной ярости.

Впрочем, не только традиция была причиной ночного освещения. Во-первых, гигантские рукокрылы опасались низко летать над огнями. Во-вторых, все же иной раз требовалось пройти по улице ночью, и при этом не очень хотелось влезть сапогом в кучу фенакодусова дерьма. Да и, случись ночной штурм, все сподручнее бежать на стены по освещенным улицам, нежели толкаться во тьме, пытаясь при помощи огнива зажечь факел. В общем, практически одни плюсы, если не считать еженощного расхода дефицитного турьего жира, которым и заправляли ночные фонари.

Данила шел обратно к Кавалерийскому корпусу в обход рощи живых деревьев. Это отца Филарета хищные ветви не трогают, а простому дружиннику лучше поостеречься, пока такого авторитета среди дендромутантов не заработал.

Шел Данила, задумавшись крепко, что и неудивительно. Карту ему отец Филарет и вправду нарисовал угольком на обратной стороне наиболее сохранившегося листка. А остальные, собрав их горкой, неожиданно полил горящим жиром из светильника. Старая бумага занялась мгновенно, словно была из пороха сделана. На недоуменный вопрос Данилы старик пояснил:

– Если удастся наша задумка, то надо ли будет кому объяснять, почему мутанты больше на Кремль не лезут? Ну а не удастся, так и нечего людям головы морочить. Ты, Данила, иди и ни о чем не думай. А что князю сказать насчет того, куда ты ушел, то моя забота.

Сейчас Данила шел и думал о том, кто ж такой на самом деле отец Филарет, что к его словам сам князь прислушивается, хотя вроде бы положено наоборот? А еще он думал о семи таинственных Излучателях, которые никто из кремлевских в глаза не видел. Хотя – стоп! Может, и видел. Вроде тот парнишка, книжник из Семинарии, путешествовал вдоль Садового кольца. А судя по довольно подробной карте, мастерски нарисованной отцом Филаретом, как раз чуть ли не на самом Садовом стоят аж три высотки-Излучателя! Вот бы того семинариста найти и расспросить, что да как! Вдруг не надо будет идти к черту на кулички, а проще окажется найти те высотки да тупо антенны с них посрубать. Или пороху взять с собой, найти да взорвать передатчики, что в подвалах тех Излучателей запрятаны. Хотя отец Филарет говорил, что кремлевский передатчик так до сих пор не нашли. Значит, и там не все так просто. Но, с другой стороны, совсем уж легких путей не бывает, почему не попробовать?..

Поток мыслей дружинника прервало какое-то движение на другом конце Ивановской площади, которое Данила поймал краем глаза. Заметил бы и ранее, да задумался шибко.

Вдоль величественного здания Военной школы параллельным с Данилой курсом двигалась группа людей, явно направляясь к зданию Сената. И люди-то все были знакомые…

Быстрым шагом Данила пересек площадь.

– Не пойму я тебя, Савелий, – произнес дружинник вместо приветствия. – И что у тебя за служба такая поганая, людей под автоматами по Кремлю ночью водить? Я б давно на твоем месте или в стрельцы перевелся, или удавился бы от такой позорной работы.

– Преступников ловить не позор, – сказал подьячий, бросив на Данилу хмурый взгляд, не сулящий ничего хорошего. – А ты иди подобру-поздорову куда шел. Если за тебя отец Филарет заступился, это еще не значит, что с твоим делом покончено.

Данила вздохнул, окинув взглядом всю группу. Савелий, двое опричников с ним и давешний семинарист с руками, заведенными за спину. Угу, кандалы на парнишку нацепили, зря, что ль, опричники их на поясе таскают.

– А Борислав-то чем провинился? – поинтересовался Данила. – Тем, что вестов привел, которые сейчас Форт восстанавливают? Или что Садовое кольцо потушил, из-за чего мы успели с караваном к Кремлю прийти вовремя?

– Я уже говорил и повторять не буду, – зарычал подьячий. – А ну уйди с дороги! Именем князя нашего…

Данила уже отметил, что автоматы опричников как смотрели стволами в землю, так и не сместились с этой обширной цели ни на вершок. Видать, пошатнулся изрядно авторитет подьячего после того, как один из опричников на глазах у всех бросил службу. Да и судя по тому, что книжника конвоировали только двое, возможно, что и остальные слиняли.

Дружинник приблизился вплотную к подьячему и, аккуратно взяв его за бороденку, дернул ее книзу. Потому и осталось неизвестным, что именно Савелий хотел провозгласить именем князя. Челюсть подьячего со слюнявым «чавк!» вслед за бородой отъехала книзу, обнажив редкие, порченные кариесом зубы. Данила глянул на них, словно фенакодуса проверял на пригодность к воинской работе, после чего сокрушенно покачал головой.

– Такой гнилой пастью княжье слово и дело провозглашать великий грех. А ну отпусти мальчонку, пока я тебе башку не свернул!

– Не надо, дядька Данила, – неожиданно подал голос книжник. – Я за свои дела перед князем и Кремлем сам ответ держать буду.

– О как! – подивился дружинник. – Ну смотри. Если подьячий не брешет, за двух раненых опричников с тебя спросят по полной.

– Пусть спрашивают, – упрямо тряхнул головой Борислав. – Когда я стилосы в людей метал, знал, на что шел. По крайней мере, теперь ты Садовое свободно пройдешь. А я более от суда бегать не хочу. Пусть будет что будет.

– А с чего ты взял, что я пойду через Садовое? – сказал Данила, от удивления отпуская бороденку подьячего. Савелий клацнул челюстью и тихонько застонал – не иначе, язык прикусил и временно от боли застыл на месте, зажмурившись и став похожим лицом на сморщенный плод шагай-дерева.

– Пойдешь, – вздохнул книжник. – У вас, дружинных, на лицах написано, когда вы в поход собираетесь. Решительность шалая во взгляде появляется. Ты только высотки стороной обходи. Думаю, они мутантов притягивают. Возле МИДа толпы нео кучкуются, а то здание, что на Красных воротах, сплошь