Шрифт:
Закладка:
— Гардунья! Гардунья! — еще издали стала кричать наваррка.
— Я здесь! — ответил наконец альгвасил, появляясь у изгороди. — Это вы, сенья Фраскита?
— Да, это я. Беги на мельницу и помоги своему хозяину, он умирает!..
— Что вы говорите? Не может быть!
— Мне не до шуток, Гардунья…
— А вы, душенька? Куда это вы собрались в такую пору?
— Я?.. Отойди, болван! Я еду… в город, за врачом! — ответила сенья Фраскита, ударив осла пяткой, а Гардунью носком.
И она поехала… но не по дороге в город, как сказала Гардунье, а по дороге в близлежащее село.
На это последнее обстоятельство Гардунья не обратил внимания — он уже со всех ног мчался на мельницу, рассуждая следующим образом:
«Едет за врачом!.. Ей ничего больше не остается. Но он-то бедняга! Нашел время захворать! Вот уж поистине — бодливой корове бог рог не дает!»
Глава XXII
Гардунья лезет вон из кожи
Когда Гардунья прибежал на мельницу, коррехидор уже пришел в себя и пытался подняться с пола.
Тут же на полу, рядом с ним, стоял зажженный светильник, который его милость захватил из спальни.
— Она уже ушла? — прежде всего спросил дон Эухенио.
— Кто она?
— Да этот дьявол!.. Ну мельничиха конечно…
— Да, сеньор… Она ушла… и не думаю, чтоб в очень добром расположении духа…
— Ах, Гардунья! Я умираю…
— Но что такое с вашей милостью? Ей-богу, я…
— Я упал в воду и промок насквозь… У меня зуб на зуб не попадает…
— Так, так! Значит, вода виновата!
— Гардунья!.. Думай о том, что ты говоришь!..
— Я ничего и не говорю, сеньор…
— Ну, хорошо, выручи меня из беды…
— Сию минуту… Вот увидите, ваша милость: живо все устрою!
Так сказал альгвасил и в мгновение ока, одной рукой взяв светильник, а другой подхватив коррехидора под мышку, метнулся в спальню, раздел его донага, уложил в постель, потом сбегал в сарай, притащил охапку дров, развел в кухне огонь, взял сверху платье своего начальника, развесил на спинках стульев, зажег светильник, повесил его на крюк, а затем вернулся в спальню.
— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил он дона Эухенио, держа как можно выше светильник, чтобы лучше разглядеть лицо его превосходительства.
— Прекрасно! Наверно, скоро вспотею… Завтра я тебя повешу, Гардунья!
— За что, сеньор?
— И ты еще смеешь спрашивать? Ты думаешь, я, следуя твоему идиотскому плану, рассчитывал улечься в эту постель один, да еще вторично приняв таинство крещения?.. Завтра же я тебя повешу!
— Да расскажите мне, ваша милость, что случилось?.. Как же с сеньей Фраскитой?..
— Сенья Фраскита пыталась меня убить. Это все, чего я добился, следуя твоим советам. Можешь быть уверен: я тебя повешу завтра утром!
— Что-нибудь да не так, сеньор коррехидор! — заметил альгвасил.
— Почему ты так думаешь, болван? Потому что я лежу здесь обессиленный?
— Нет, сеньор. Я потому так думаю, что, когда сенья Фраскита поехала в город за врачом, она вовсе не показалась мне такой жестокой…
— Святый боже! Ты уверен, что она поехала в город? — воскликнул вконец перепуганный дон Эухенио.
— По крайней мере она сама мне так сказала…
— Беги, лети, Гардунья!.. Ах, я погиб безвозвратно!.. Знаешь, зачем сенья Фраскита отправилась в город? Все рассказать моей жене!.. Уведомить ее, что я здесь!.. Ах, боже мой! Боже мой, как же это я раньше не догадался? Я думал, она помчалась в село искать мужа, а муж в надежных руках, — стало быть, мне наплевать! Но раз она в город!.. Гардунья, беги, лети… Ты ведь всегда был скороходом, спаси меня! Добейся, чтобы эта ужасная мельничиха не проникла в мой дом!
— А если я добьюсь этого, ваша милость меня не повесит? — насмешливо спросил Гардунья.
— Не только не повешу — я подарю тебе сапоги: они мне велики, но зато почти совсем новенькие. Я подарю тебе все, что захочешь!
— Коли так — лечу стрелой. Спите спокойно, ваша милость. Наваррку я засажу в тюрьму и через полчаса буду здесь. Когда нужно, я могу бегать быстрее осла.
С этими словами Гардунья сбежал по ступенькам вниз. Само собой разумеется, что именно во время его отсутствия здесь и побывал мельник, который увидел в замочную скважину всякие чудеса.
Итак, предоставим коррехидору потеть в чужой постели, а Гардунье — лететь в город, куда в недалеком будущем за ним последует дядюшка Лукас в треугольной шляпе и ярко-красном плаще, — и, превратившись сами в скороходов, помчимся в село вслед за доблестной сеньей Фраскитой.
Глава XXIII
Снова пустыня и уже знакомые голоса
По пути от мельницы к селу наваррка испытала легкий испуг, когда увидела, что кто-то среди поля высекает огонь.
«А вдруг это коррехидоров сыщик? Что, если он меня задержит?» — подумала мельничиха.
В тот же миг донесся рев осла.
«Откуда в такой час могут взяться в поле ослы? — размышляла сенья Фраскита. — Ведь тут нет ни огорода, ни хутора… Это, наверно, нечистая сила надо мной потешается! Но только это не ослица моего мужа… Что моему Лукасу нужно здесь ночью, в стороне от дороги? Ничего! Конечно, это сыщик!»
В этот момент ослица, на которой ехала сенья Фраскита, сочла нужным испустить ответный рев.
— Да замолчи ты, проклятая! — крикнула на нее наваррка, втыкая ей в бок булавку.
Страшась нежелательной встречи, наваррка тоже свернула с дороги и погнала ослицу прямо по полю.
Когда пробило одиннадцать часов вечера, сенья Фраскита подъезжала к околице села.
Глава XXIV
Король того времени
После обильного возлияния сеньор алькальд улегся со своей почтенной супругой спиной к спине, образовав с ней таким образом, ту самую фигуру, которую наш бессмертный Кеведо называл австрийским двуглавым орлом, как вдруг в дверь супружеской спальни постучал Тоньюэло и возвестил сеньору Хуану Лопесу, что сенья Фраскита, мельничиха, желает с ним говорить.
Мы не будем пересказывать, как ворчал и бранился спросонок алькальд, и сразу же перейдем к тому моменту, когда он предстал перед мельничихой, потягиваясь, как гимнаст, развивающий свою мускулатуру, непрерывно зевая и в промежутках между зевками восклицая:
— Как ваше драгоценное, сенья Фраскита? Какими судьбами вы здесь? Ведь вам же сказал Тоньюэло, чтобы вы оставались на мельнице? Так-то вы повинуетесь властям?
— Мне нужно видеть Лукаса! — заявила наваррка. — Мне нужно видеть его сию же минуту! Передайте ему, что здесь его жена!
— Нужно! Нужно! Сеньора, вы забываете, что говорите с самим королем!
— Оставьте вы этих королей,