– Смотрите, господин Савин, похоже, конь вас испачкал.

На лице корнета появился знакомый его приятелям звериный оскал. Он увидел, что гнедые бока любимого коня были вымазаны желтой краской.

– Дорогая, говоришь? – Этот оскал никогда не предвещал ничего хорошего. – Друзья, – обратился Николай к офицерам, ожидавшим веселой расправы над обнаглевшим мастером. – Вы все свидетели: этот человек взял у меня большие деньги, на которые должен был купить хорошую краску. Мне кажется, он прикарманил себе по меньшей мере половину, а за оставшиеся гроши приобрел самую что ни на есть дешевую. Я считаю, что за обман и воровство мастер должен быть наказан.

– Точно, точно, – заговорили офицеры, потирая руки. – Наказать его.

– И наказание будет справедливым, – провозгласил Николай. – Вешайте его на крюк на фонарном столбе.

Ицку, дергавшегося, как марионетка, и кричавшего, вынесли из конюшни и подвесили на столб. Он извивался, как уж на сковородке, но шутники зорко следили, чтобы Николай, аккуратно обмазывавший его краской со всех сторон, закончил работу.

– Ты сам виноват, – сказал он, отбросив кисть и любуясь размалеванной жертвой – так, наверное, да Винчи любовался «Джокондой».

Несчастный еврей напоминал желтого клоуна. Он громко зарыдал, понимая, что от этой краски, действительно самой дешевой, долго придется отмываться.

– Это вам даром не пройдет, – говорил он сквозь слезы. – Я пожалуюсь вашему начальству.

– Ах, он еще и угрожает! – Савин хотел добавить синего цвета на птичий нос Ицки, но его приятели решили, что с мастера хватит, и сняли несчастного с крюка.

Разрисованный Ицка побежал к командиру полка и полицмейстеру.

Николая посадили на гауптвахту, а когда он явился на службу, командир объявил ему, что, по его мнению, корнет должен покинуть его полк.

– Такой офицер мне не нужен, – твердо сказал он. – Вы позорите честь вверенного мне полка. Про вас постоянно ходят какие-то слухи, недостойные офицера. То вы шалите так, как не шалит и несмышленый ребенок, то не отдаете карточные долги, что необходимо для всякого порядочного человека. Пишите рапорт о переводе вас в другое место.

Он отвернулся, всем видом давая понять, что решение окончательное.

Николай вздохнул, вышел из кабинета полковника, немного подумал – и перевелся в Петербург.

Столица обещала, как казалось корнету, много приятных мгновений.

Глава 6

Санкт-Петербург, 1874 г.

Николай сидел в театре Берга, считавшемся самым модным в столице. Здесь постоянно давали оперетки – любимый жанр Савина еще с лицея. Хорошенькие француженки и не менее хорошенькие русские актрисы пели тоненькими слабыми голосками, зато щедро показывали другие достоинства – пышные груди и стройные ноги.

Савин наводил лорнет то на одну, то на другую, присматривая для себя подружку на короткое время, но сидевший рядом его новый приятель Александр Свешников толкнул его локтем:

– На этих глазеть бесполезно. Все они на содержании богатеньких старичков. Вот когда пройдет слух, что театр пополняется новенькими, у вас будет шанс.

– Зачем им старички? – удивился Николай, всегда считавший себя красивым. Впрочем, и другие говорили ему об этом. – А если найдется молодой, готовый тратить на них свои деньги?

– Если вы имеете в виду себя, то не надейтесь на взаимность с их стороны, – усмехнулся Свешников. – У старичков такие капиталы, которые нам с вами и не снились. Они покупают актрисам дома, экипажи, меховые манто и бриллианты. Порой эти певички с воробьиными голосишками сколачивают неплохой капиталец и переходят из разряда актрисулек в разряд директрис театров. Согласитесь, такой рост вы не в состоянии обеспечить ни одной из них.

Савин кивнул и дотронулся до ниточки пшеничных усов.

– Ну и черт с ними. Если им охота продавать свое молодое роскошное тело старым развратникам – милости прошу. А сейчас давай пройдем в буфет, промочим чем-нибудь горло.

Они подождали, пока опустится занавес, возвещая о конце первого действия, и неторопливо пошли в буфет.

– Николай! Савин! Ты ли это? – раздался оглушительный рев на весь коридор, и