Как мы с матушкой пришли в Церковь

Вот такой человек, архимандрит Герман (Красильников), можно сказать, родил нас с матушкой в Церковь. Благодаря ему мы пришли в Церковь и там остались. Я оставил свои музыкальные занятия, хотя перспективы в то время были неплохие. Но когда приоритеты расставил, понял, что надо это все прекратить и заняться духовной жизнью, которая ценней всего.

В те годы я на самом деле ничего не знал о Церкви. Помню только, когда учился в консерватории, мы с друзьями один или два раза ходили на всенощное бдение, которое проходило под музыку Рахманинова в храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке в Москве. Это был уникальный храм, единственный в России, а значит и в мире, где исполнялось «Всенощное бдение» Рахманинова. Оно исполняется иногда в концертах. Что удивительно, это был 1970 год, а через десять лет я стал учеником того самого регента, который управлял этим хором, – Николая Васильевича Матвеева. Вот такое предзнаменование.

Еще помню, что я всегда понимал, что не умру. Это вызывало недоумение у моих друзей в школе: мол, ты что, с ума сошел, как не умрешь? А я говорил: «Нет, я знаю, что не умру». А как я не умру – не понимал. Это было такое предощущение, наверное.

Когда пришел к вере, просто переехал жить к отцу Герману на год, хотя был женат, но детей еще не было. Просто уехал, никому ничего не сказав, кроме, естественно, матушки: у нас с ней полное единодушие. Она осталась в Москве, работала. А я просто поехал жить в сторожку при храме. Я не умел ни петь, ни читать в храме, поэтому пока просто обучался.

Мои послушания у отца Германа

Какие послушания были? Дворник, уборка в храме, истопник (имелась угольная котельная), собаку кормить надо было, по дому убираться, помогать по хозяйству, готовить, красить ограду и обязательно все службы быть на клиросе. Стоял в сторонке, позади хора, смотрел книги, мне было интересно.

Мне тогда казалось невероятным, что люди без музыкального образования, уже пожилые, открывают книгу и вдруг так дружно поют без всяких нот. Какие-то чудотворцы. Как так можно петь по словам, согласно, хором и даже без какого-нибудь грамотного руководителя? Потом, через год примерно, я понял, как такое возможно. Это было обиходное пение. Очень, кстати, такое умилительное шеметовское пение.

Отец Герман – сам певчий с юности. Вот и воспитал своих прихожан петь именно духовно. А потом уже, когда я прожил год у отца Германа, он мне благословил идти в семинарию. Хотя, в общем-то, я не очень хотел. Мне нравилось убираться в алтаре, нравилось жить при храме, не хотелось никаких лишних проблем, обязательств. Ну, обычная человеческая слабость такая. Он говорит: «Нет-нет, тебе надо учиться в семинарии» – и дал рекомендацию. Его рекомендация действовала безотказно. Он был человеком очень уважаемым, поэтому, какой бы ни был у него послушник, если можно так назвать, он поступал в семинарию всегда, если была рекомендация отца Германа. Вот так я оказался в семинарии.

Кто не верит в коммунизм, тот сумасшедший

С родителями было, конечно, сложно. Они были очень обеспокоены. Сначала думали, что это какая-то секта, как тогда говорили. В то время у большинства такое представление было: кто не верит в коммунизм, тот сумасшедший. А если человек совсем ударился в веру, значит надо его вытягивать и спасать.

Были проблемы у отца – он, естественно, жил в обществе своих единомышленников. Надо сказать, что он никогда не был коммунистом, поэтому ему и не дали генеральскую должность. Я не знаю, что им двигало, но так или иначе он не хотел входить в эту партийную систему. Должно быть, остатки воспитания с детства, потому что отца вырастила очень верующая приемная мама. Моя бабушка, которая воспитывала мою маму, пела в церкви. Просто на поколении моих родителей вера практически прекратилась. Но корни все равно оставались. Это сработало через поколение.

Потом уже, через несколько лет после моего поступления в семинарию, папа рассказывал, что, когда я подал документы, к соседям приходили люди в штатском и так заботливо и осторожно спрашивали: «А кто такой Владимир? Как он живет? Какие у него интересы? Кто к нему приходит? Где он бывает?». Позже, когда «потеплело», соседи осторожно отцу сказали, что обо мне под большим секретом наводили справки.

Почему такое внимание? Потому что в то время была такая установка: людей с высшим образованием не принимать в семинарию. Считалось, что человек, который получил высшее советское образование, сдал в обязательном порядке экзамен по научному атеизму (а мы все сдавали его в любом вузе), а потом поступил в семинарию, этот человек сошел с ума. Такого человека воспринимали как предателя.

Поступлению таких людей в семинарию всеми силами препятствовали. Были случаи, когда перед экзаменами неожиданно приходила повестка из военкомата, человека вызывали в армию на сборы. Пока шли экзамены, его держали. Экзамены заканчиваются – отпускают, но всё, в семинарию он не поступил. Меня это миновало, потому что я в то время жил у отца Германа и сразу оттуда поехал. А так, вообще, угрозы были.

Потом уже, когда «потеплело», родители поняли, что у меня это серьезно, что тут никакие не сектантские намерения, и друзья мои им понятны, и я не сошел с ума: я к ним приезжаю и общаюсь с ними. Поняли, смирились. Хотя, может быть, очень сильное советское идеологическое воспитание не дало им возможности обратиться к вере напрямую.

Как Господь обратил пожар во благо

Из наиболее ярких событий церковной жизни в те годы мне больше всего запомнился пожар в академии. В буквальном смысле яркое происшествие. Это такое отрицательное событие, которое Господь обратил во благо. Трагедия заставила людей мобилизоваться и оказать пострадавшим огромную помощь. А те, кто попал в беду, немножко собрались, поняли, что смерть близко, что трагедия может всегда произойти.

Это консолидировало церковную среду, и через год новый актовый зал и новое общежитие выстроили вместо сгоревших, отремонтировали академический храм. Выросло и сочувствие общества к Церкви. Ведь любой русский человек испытывает сочувствие к тем, у кого беда; оно преодолевает все разногласия – и политические, и социальные, и идеологические. Каждый готов помочь. Это, наверное, из тех времен самое яркое. А из серьезных общественных событий – празднование 1000-летия Крещения Руси в 1988 году.

Самое главное чудо