– Единственное, о чем я могла думать, – о своей матери и о том, как она расфуфыривалась, выходя на поиски мужчины. Она завивала волосы, как Фэрра Фосетт[3]. Я помню, у нее были зеленые атласные шорты, которые она называла «шортики». Она надевала их с ярко блестевшими черными лаковыми ботфортами. Это никогда не подводило. Ей всегда удавалось привести домой какого-нибудь типа из бара, и какое-то время он жил с нами. Пока не уходил.

Доктор Робинсон терпеливо ждал, пока я продолжу.

– Вот почему меня затошнило в туалете. Это все помада. Пришлось все стереть. – Я тяжело вздохнула. – Мне кажется, дело в том… что я продолжаю.

– Продолжаете что? – спросил он.

– Жить в страхе, что закончу как моя мать. – Теперь я смотрела на него в ожидании, что он что-то скажет.

– И поэтому вы стерли макияж? – спросил он.

Я кивнула, откинула голову на подушки дивана и съежилась.

– Я всегда мечтала, что однажды встречу мужчину, который полюбит мой внутренний мир, а не декольте или пышные волосы. И он будет любить меня вечно, и он не уйдет. И в последнее время. – Я с трудом сглотнула и попыталась снова собраться с силами, но их уже не было.

Доктор Робинсон молчал. Я хотела, чтобы он что-нибудь сказал. Я хотела, чтобы он понял, что я на самом деле пыталась объяснить, – что он пробудил во мне желание. Желание чувствовать себя сексуально привлекательной. Я хотела, чтобы он понял, что я влюбляюсь в него.

Я снова села прямо.

– Так что вы думаете об этом, доктор? – Я поняла, что теперь кокетливо называла его доктором каждый раз, когда чувствовала, что между нами пробегает искра. За этим словом стояло влечение, которое ни один из нас не хотел признавать, потому что нельзя было забывать о профессиональной этике. Его, а не моей. Конечно, я никогда не сделала бы ничего, что могло бы поставить под угрозу его репутацию или карьеру. Я слишком уважала его и заботилась о его благополучии.

Доктор Робинсон прочистил горло.

– Что ж, – наконец сказал он, немного подумав, прежде чем заговорить. – Мне все совершенно ясно, и, полагаю, вы и сами это знаете, Мелани. Вы знали это задолго до того, как начались наши сессии. Вы знаете, что обижены на мать за то, что она не обеспечила вам детство в полной семье и надежную отцовскую фигуру.

Я почувствовала, что нахмурила лоб. К чему он клонил?

– Вот почему ваши чувства, связанные с ее смертью, сбивают вас с толку, – продолжал он. – Вы не можете понять, что вам чувствовать: боль, или безразличие, или вину за то, что так долго с ней не общались. Это замешательство влияет на все сферы вашей жизни, в том числе и на работу. Оно заставило вас сомневаться во всех ваших решениях, принятых в прошлом, и в том, кто вы на самом деле. Если вы хотите краситься, красьтесь. Это не должно иметь никакого отношения к вашей маме. Но имеет, так что нам явно есть над чем работать.

Я не могла не задаться вопросом, не пытается ли он просто сменить тему, чтобы увести меня подальше от мысли, которую я пыталась донести. Но я уже растеряла всю свою решимость, поэтому просто подчинилась.

– Мы немного отвлеклись от моей диссертации, – сказала я. – Но это тоже было полезно. Ваш интерес к этой теме заставил меня вспомнить, почему я всегда была так увлечена ею. Это и было моей целью, когда я пришла сюда. Понять, на правильном ли я пути.

– Я рад, что наши сессии вам на пользу, – ответил он. – Но, если вы не против, я хотел бы вернуться к тому, что вы говорили, когда описывали свою мать.

Не зная, чего ожидать, я нервно заерзала.

– У вас есть какая-то теория на этот счет?

– Возможно. – Он отложил блокнот на маленький столик и подался вперед, упершись локтями в колени. – Конечно, важно, чтобы вы были довольны своей карьерой и научной работой, Мелани, и реализовывались в этой области. Но ваша личная жизнь тоже имеет значение, и я хотел бы поговорить об этом, если возможно.

Как всегда, я спокойно доверилась ему.

– Да, хорошо.

Доктор Робинсон придвинулся чуть ближе.

– Вы когда-нибудь пытались думать о своей матери как о такой же молодой женщине, как и вы, у которой были свои надежды и мечты, похожие на те, о которых вы мне сказали?

Я слегка нахмурилась.

– А что я сказала?

– Вы сказали, что всегда представляли – и, кажется, вы употребили слово «мечтала», – что однажды кто-то полюбит вас и никогда не оставит.

Я осторожно, сосредоточенно наблюдала за ним.

– Так.

– Возможно, у вас есть некоторые проблемы, связанные с чувством покинутости, которые нам следует рассмотреть, но, прежде чем мы перейдем к ним, я хотел бы, чтобы вы обратили внимание на кое-что еще.

– Хорошо.

– Как вы считаете, ваша мама могла хотеть того же, чего хотите теперь вы? Возможно ли, что, когда она, как вы выразились, расфуфыривалась, она отправлялась на поиски партнера? Родственной души? Кого-то, кто всегда будет ее любить и станет для вас хорошим отцом? Может быть, этого она хотела больше всего – для вас.

Что-то всколыхнулось внутри меня и застряло в горле.

– Но никто из этих мужчин у нас не задерживался. Даже ненадолго. Она вечно ругалась с ними и в конце концов выгоняла.

Он вновь откинулся назад.

– Как вы считаете, почему?

– Потому что они все были неудачниками.

– А еще? Подумайте, что обычно происходило, прежде чем они расставались.

– Ссоры становились все кошмарнее, – ответила я. – И она говорила мне не выходить из спальни. Думаю, она боялась, что они могут накричать и на меня или сделать что-нибудь похуже.

Он наклонил голову, побуждая меня задуматься о чем-то серьезнее.

– После этого она их выгоняла, – сказала я и несколько раз медленно моргнула, потому что меня вдруг осенило. Я посмотрела в окно. – Ой…

Доктор Робинсон какое-то время молчал. Мы просто сидели в полуденной тишине и слушали, как за окном легко шелестят листья дуба. Наконец я продолжала:

– Думаю, вы предполагаете, что моя мама старалась изо всех сил. Она хотела, чтобы я росла в нормальной семье. Поэтому она выходила на охоту. Она искала мужа и отца.

– Да, я действительно думаю, что так оно и было, – ответил он. – И мне нравится ход ваших мыслей, но вместе с тем я хочу, чтобы вы мыслили реалистично. Я не пытаюсь изобразить вашу маму святой,