class="p1">Если можно выделить одну характерную черту в этом последнем периоде упадка царств Ближнего Востока, сформировавшихся после развала империи Александра, – то это повсеместные семейные конфликты. Мы уже видели, как ссора Филометора и Эвергета в Египте предоставила лазейку для римского вмешательства. Гражданские войны внутри царства в это время постоянно используют соседи для собственной выгоды. Основное орудие, которое одна держава использует против другой, – это претендент на престол.

Ссора разразилась и в царском доме Каппадокии. У Ариарата V, как мы уже видели[1620], было два старших брата, один из которых, Ороферн, получил образование в Ионии. Деметрий договорился с Ороферном, собираясь поставить его вместо Ариарата на каппадокийский трон за сумму в 1000 талантов[1621]. Снова селевкидская армия появилась к северу от Тавра и изгнала каппадокийского царя с его трона. Его место успешно занял Ороферн.

Ариарат обратился с жалобой в Рим, но туда же явились и посланники Ороферна, и посланники Деметрия, которые рассказали сенату совсем другую историю, чем та, что поведал Ариарат. Сенат, конечно, никак не мог определить, где тут правда, но множество голосов всегда звучит громче, чем один, и беглый царь выглядел весьма убого перед пышно разряженными послами (157 до н. э.). Сенат ни с того ни с сего решил, что Ариарат и Ороферн должны разделить между собою царство. И даже при этом решение, судя по всему, осталось на бумаге[1622].

Деметрий достиг зенита своей удачи. Глаза восточных царей стали с тревогой смотреть на возрождающееся могущество Селевкидов. На троне царства снова оказался человек, который поступал на Востоке так, как хотел, который оказывал помощь более действенную, чем Рим, и против которого защита Рима ничего не значила. Среди живых было еще много людей, которые помнили дни великого царя Антиоха до того, как Рим стал вмешиваться в дела Востока, – а теперь сила Рима, казалось, тает. Разве не возможно, чтобы внук Антиоха снова восстановил селевкидскую империю?

Однако никакие личные способности и энергия Деметрия не могли компенсировать некоторые существенные слабости в его позиции. Филипп Македонский мог создать мощное государство, потому что он обладал отважным народом македонцев, которые могли стать его основой. Но какую империю можно было основать со смешанным населением Сирии, которое было слабым, любило удовольствия, в котором сочеталось греческое легкомыслие и восточная лень? В Деметрии совсем не было неразборчивого добродушия его дяди Антиоха. Как мы уже видели в Риме, он не чуждался общества, но он был разборчив в том, кого допускать к себе, а кого нет. Он презирал расу, которая обитала в Антиохии и других сирийских городах, и не пытался скрывать своих чувств. Естественно, это не придавало ему популярности. Антиох Эпифан был типичным представителем сирийского эллинизма по своему характеру и манерам. Антиохийцы считали его одним из своих, но Деметрий устранялся от общения с ними: он построил себе квадратную башню вне Антиохии, где и поселился, недоступный ни для кого, размышляя над своими планами завоеваний. Его орлиный профиль, который подданные видели редко, его высокомерие, то, что он требовал от них серьезного национального усилия, – все раздражало сирийцев и заставляло их склоняться к мятежу[1623].

Было и еще одно обстоятельство, которое играло против Деметрия: как ни ненавидели соседние цари свое положение вассалов Рима, они предпочитали подчиняться Риму, чем селевкидскому царю. Рим был дальше и, очевидно, становился все более ленивым. По мере того как Деметрий становился сильнее, к недовольству дома прибавлялась и враждебность за рубежом. Как на союзника можно было рассчитывать только на Ороферна, и, если бы судьба даровала Деметрию в лице Ороферна хоть сколько-нибудь достойного союзника, все могло бы еще повернуться совсем по-другому. Но Ороферн был самым худшим правителем, которого только можно себе представить. Он насильственно вымогал из своих подданных деньги, выжимая все, что можно, и тратил все, что получал, на своих фаворитов и чужестранцев. Его манеры, приобретенные в Ионии, оскорбляли чувства каппадокийской знати. Он попирал их религиозные и нравственные традиции, и они были потрясены, видя, как царь исповедует дикие и развратные культы, неведомые их отцам. Вряд ли было возможно, чтобы протеже Деметрия долго продержался на троне[1624].

В Пергаме вмешательство Деметрия в Каппадокии восприняли весьма неблагосклонно. Эвмен[1625] тут же нанес свой удар. Мы уже видели, что одним из главных орудий для атаки на царя был другой претендент на престол. Вскоре мир узнал о том, что второй сын Антиоха Эпифана Александр был тайно спрятан, когда Евпатора казнили, что Эвмен нашел его в Смирне, привез в Пергам и потом увенчал диадемой, как настоящего селевкидского царя. С другой стороны, антиохийский двор утверждал – и многие хорошо осведомленные люди тоже так думали, – что это был всего лишь трюк Эвмена, который надумал выискать претендента искусственным путем и выбрал какого-то красивого мальчика четырнадцати лет, который случайно оказался похож на покойного сирийского царя[1626]. Эвмен послал мальчика в Киликию, поместив его под защиту Зенофана, вождя, который был дружески к нему расположен и поддерживал в своих холмах независимость от селевкидского правительства. Здесь Александр был как дамоклов меч над головой Деметрия. Зенофан усердно распространял слухи, что сын Антиоха собирается пересечь Аман, чтобы потребовать свое наследство. Эти ожидания постоянно подогревали беспокойство в Сирии. В то же самое время если бы случился какой-то взрыв, то Александр всегда был под рукой[1627].

Практически незамедлительно после появления Александра Эвмен скончался (159 до н. э.). Но его брат Аттал II Филадельф, который ему наследовал[1628], энергично продолжал осуществлять его планы против Деметрия. Когда через два года оказалось, что Рим может показать свое благорасположение к Ариарату лишь платонически, то Аттал пригласил его вернуться в Азию и обеспечить себе более действенную защиту. Ариарат был рад так и поступить. Но его путешествие домой было чревато опасностями. Посланники Ороферна преследовали его всю дорогу из Рима и на Коркире устроили заговор с целью его убийства. Но Ариарату удалось сделать ход первым, и они погибли, не успев осуществить свой план. И снова в Коринфе на него напали агенты Ороферна: царю чудом удалось спастись[1629].

Аттал препроводил его с пергамскими войсками до Каппадокии; возможно, сенат и благословил издалека это предприятие[1630]. Власть Ороферна уже шаталась. Он не только вызвал недовольство своих подданных: после всех пышных трат у него кончились деньги, которыми он мог бы заплатить своим наемникам. Они были на грани мятежа. В таком бедственном положении Ороферн разграбил великий храм Каппадокийского Зевса на горе Ариадна,