в человека» (Вяч. Иванов – М. Альтману).

«В человеке еще живет один маленький зритель – он не участвует ни в поступках, ни в страдании, он всегда хладнокровен и одинаков. Его служба – это видеть и быть свидетелем, но он без права голоса в жизни человека, и неизвестно, зачем он одиноко существует. Этот угол сознания человека день и ночь освещен, как комната швейцара в большом доме. Круглые сутки сидит этот бодрствующий швейцар в подъезде человека, знает всех жителей своего дома, но ни один житель не советуется со швейцаром о своих делах. Человек никогда не помнит его, но всегда ему доверяется – так житель, уходя из дома и оставляя жену, никогда не ревнует к ней швейцара. Это евнух души человека. Жители входят и выходят, а зритель-швейцар провожает их глазами. От своей бессильной осведомленности он кажется иногда печальным, но всегда вежлив, уединен и имеет квартиру в другом доме. В случае пожара швейцар звонит пожарным и наблюдает снаружи дальнейшие события» (А. Платонов. Чевенгур).

ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ ВЕК. Островскому сказали, что «Грозу» перевели во Франции, он удивился: «Зачем? для них ведь это – четырнадцатый век». Стивен Грэм, английский славянофил, исходивший пешком Россию и по Лондону ходивший в косоворотке, объяснял свое умиление: «Там все – как у нас при Эдуардах!» – т. е. тоже в четырнадцатом веке. Кто удивляется на то, что у нас сейчас происходит, пусть прикинет: прошло сто лет – какой у нас нынче век? Пятнадцатый. То-то.

ЧЕЧНЯ Американцы свели все дело к войне не с терроризмом, а с Афганистаном и потом с Ираком. Выиграть такую войну тоже нельзя, но изобразить, будто она выиграна, – можно, этим дело и ограничится. А понять, что происходит, русскому человеку проще, чем иному: два слова – «всемирная Чечня».

ШАПКА-закидайка.

ШИШ. Дьявол может являться хоть в образе Христа (но не Богородицы), и Тереза Авильская проверяла, показывая шиш: от шиша бежал. «Чертенята ангелятам шишики показывают» (Ремизов).

ШТАНЫ. В начале ХХ в. в петербургском свете это слово было приличнее, чем вульгарное «брюки» (В. Набоков в комм. к «Онегину»). Когда Остап Бендер предпочитает не «штанов нет», а «брюк нет» («граждане довольные расходятся по домам») – это уже другая культура. На двусмысленном пограничье стоит трагедия «Владимир Маяковский», где в нарастающем гуле кричат: «Штаны, штаны!», и от этого страшно.

ЭВОЛЮЦИЯ. Дарвинизм и ламаркизм совместимы: русская литература в советских условиях развивалась как вымиранием слабых, так и приспособлением сильных.

ЭГОЦЕНТРИЗМ. Ахматова говорила: когда на улице кричат «дурак», необязательно оборачиваться.

ЭПИКУР. На него удивительно похож Ленин в «Материализме и эмпириокрицитизме»: пусть материя будет энергией, пусть чем угодно, только бы не проявлением божества.

ЮНОСТИ ЗЕРЦАЛО. Когда стараются сочинить новую российскую идею, это напоминает, как американцы в XIX в. сочиняли себе национальные обычаи, например – есть с ножа.

Я. «Андрей Белый сам говорил про себя, что у него нет личности, нет Я. Иногда казалось, что он этим гордился» (Бердяев). Не было личности, а была индивидуальность, категория неморальная.

Я И МИР. «Ваш круг общения?» – «Это те, с кем я себя нормально мироощущаю» (интервью с артисткой Л. Зайцевой, «Комс. правда», 18.4.1997).

ЯЗЫК. «Вы думаете, что казенный язык – это разговорник, в котором есть только готовые фразы, а это – словарь, которым можно сказать и любые собственные мысли». См. I, РИТОРИКА.

ЯЗЫК. Анненский «любил просторечие, произнося его, как иностранные слова» (восп. Волошина).

ЯЗЫК. Разницу между одеть и надеть не ощущал даже А. Д. Сахаров. И понятно: от одеть — производное одежда, а от надеть?

ЯЗЫК. На феррарско-флорентийском соборе переводили с латинского: «Глаголющи тремя языки, гречьскы, фрязскы и философскы» (цит. Лотман).

ЯЗЫК. «Бóтать по дерриде» – выражение в «Неприкосновенном запасе» (кажется, Г. Дашевского).

ЯЗЫК. По радио сказали, очень уважительно: «Звонарь должен въехать в молитвенное настроение, тогда его звон будет в кайф верующим». В «Новой газете» герой интервью «произносит блок утренних молитв». «Пугачеву любите? А в мое время молодежь ее просто олицетворяла». Ср. у Чхартишвили-Акунина: «Хемингуэй олицетворял себя с матадором».

ЯЗЫК. Наташа Ав., когда к ней пристают цыганки, говорит им первые вспомнившиеся стихи Вергилия или Горация, и те с бранью отстают. От собственного языка они отшатываются еще скорее. А. А. Белецкий учил меня, как по-цыгански «пошел прочь», но я забыл.

ЯЗЫК. «Никакой язык», «тетушкин язык», «язык утверждает, что ничего не случилось» – выражения Б. Житкова.

ЯПОНСКИЙ рецепт долголетия: раз в неделю ничего не делать.

Сон на заседании. Берег моря, олеографически голубое небо, пустой пляж, уходящий вдаль. Я иду по темной кромке песка, издали приближается девушка-подросток, босая, подвернутые брюки, клетчатая рубашка. Она смотрит на меня, и я понимаю: она ждет, что я почувствую вожделение, а она поступит, как ей захочется. Но я не могу почувствовать вожделение, потому что не знаю, какой я. Такой, как есть? как был в давнем возрасте? как представляю себя в фантазиях? И оттого, что я этого не знаю, я медленно исчезаю и перестаю существовать.

Леноре снится страшный сон —

Леноре ничего не снится.

Переводы

Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей

Книга первая

Божественный Юлий

1. На шестнадцатом году он потерял отца. Год спустя, уже назначенный жрецом Юпитера, он расторг помолвку с Коссуцией, девушкой из всаднического, но очень богатого семейства, с которой его обручили еще подростком, – и женился на Корнелии, дочери того Цинны, который четыре раза был консулом. Вскоре она родила ему дочь Юлию. Диктатор Сулла никакими средствами не мог добиться, чтобы он развелся с нею (2) Поэтому, лишенный и жреческого сана, и жениного приданого, и родового наследства, он был причислен к противникам диктатора и даже вынужден скрываться. Несмотря на мучившую его перемежающуюся лихорадку, он должен был почти каждую ночь менять убежище, откупаясь деньгами от сыщиков, пока, наконец, не добился себе помилования с помощью девственных весталок и своих родственников и свойственников – Мамерка Эмилия и Аврелия Котты. (3) Сулла долго отвечал отказами на просьбы своих преданных и видных приверженцев, а те настаивали и упорствовали; наконец, как известно, Сулла сдался, но воскликнул, повинуясь то ли божественному внушению, то ли собственному чутью: «Ваша победа, получайте его! но