уцелела. Может, еще вернется голова в норму?

Первоочередная цель — понятна. Оружие. Время военное, кругом храбрые разгоряченные мужчины-наполеоновцы и их враг — не сами же с собой они воюют? Про Битву у пирамид Катрин определенно что-то знала. Но сейчас разве вспомнишь? Да и какая разница? Вокруг беспредел, кровища, мародерство и иные издевательства. Не место для одинокой, напрочь больной, и, главное, БЕЗОРУЖНОЙ молодой женщины. Тут всех скопом истребить хочется, а нечем.

Ветер относил звуки пальбы, путал с направлениями. Судя по всему, боевые действия медленно сдвигались к югу. Французы подступают к городу и, видимо, должны победить. Катрин, взяв перпендикулярный курс, удалялась от реки. Тянулись полузанесенные песком развалины (древние или нет, было не особо интересно), пересекались тропинки и относительно накатанные повозками дороги. Местами оказалось основательно нагажено, песок еще не успел засыпать. План был прост: обогнуть центр боевых действий и на периферии добыть что-нибудь убийственное. Лучше бы ядерную бомбу, но это вряд ли. Да и не справится нынешняя голова с подрывом усложненных устройств. Что-нибудь попроще для начала. Но поубивать всех — мысль очень-очень соблазнительная.

Окликали дважды. Какой-то «секрет» или патруль заорал по-французски — Катрин вскрикнула, панически замахала руками и ускоренно засеменила прочь. Гнаться не стали: то ли из сугубо суеверных соображений избегали баб в черном, то ли (что более вероятно) опасались ловушки. Потом достаточно близко выскочил конный джигит во всем ярком и нарядном, кинул руку на эфес сабли, крикнул вовсе уж неразборчивое. Катрин, которую, опять подташнивало, ответила. Указанного адреса гордый всадник, наверное, не понял, но коня развернул и скрылся. Болящей чуть-чуть полегчало: руки-ноги слушались, голос тоже ничего. Вот голова… Никогда эта голова не думала, что от нее так много зависит. Казалось, бывает время размышлять, бывает время действовать. Фиг там — действовать без головы невозможно.

К замершей убогой деревушке беглянка не приближалась, граненая громада Хеопса пугала своей мистической тенью и неупорядоченной пальбой у подножья. Размышляя о том, почему слово «мушкет» она помнит, а в способности мушкет использовать в деле сомневается, Катрин плелась дальше. Полуосмысленный маршрут вдоль едва угадывающихся под песком бесчисленных надгробий вывел к меньшей из пирамид. Тошнота отступила, на песке попался непонятный предмет на порванной серебряной цепочке. Амулетница это или какая-то ладанка, установить не удалось, но находка обнадеживала. Раз ценные предметы теряют, так и полезную сталь вполне могут бросить. Ветер донес ружейный залп, далекие крики. Потом опять вразнобой забухали пушки…

«Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий…» — голова выдала что-то библиотечное и имеющее косвенное отношение к делу, но какое именно отношение и как строфы помогут уяснить ситуации? Определенно нет здесь тысяч орудий, а следовательно…

Что «следовательно»? вот что?!

Катрин осознала, что взбирается по высоким ступеням пирамиды[2]. Совсем голове поплохело и она автоматический туристический режим включила? Нет, не так уж глупо: туристов здесь в ближайшие полвека появится негусто, в этот конкретный вечер праздные наблюдатели вообще маловероятны, а сверху можно осмотреться, оценить обстановку, выждать, пока воинственные люди окончательно выяснят отношения и разойдутся, оставив все лишнее, позабытое и утерянное на поживу миролюбивым и терпеливым шакалам.

Там воевали… Дым, пыль, кружащиеся конные толпы, упорно продвигающиеся плотные колонны пехоты, развевающиеся знамена, бунчуки и всякий прочий милитаристский символизм. Порой сквозь треск и уханье пальбы ветер доносил обрывки барабанного боя и иной служивой музыки. Совершенно чуждая война. И тошнит от нее только еще сильнее.

На реку и далекий город смотреть тоже не хотелось. Вид воды пробудил жажду, а город… город это неизбежный сгусток неприятностей. А уж с такой неполноценной головой там нарвешься немедля.

На пустыню смотреть оказалось приятнее. Пейзаж немного портили признаки человеческого обитания, а так вполне. Там уже плавала ночь и желто-рыже-серый простор умиротворял. Катрин и себя чувствовала темно-серой кляксой на ступенчатой грани пирамиды — прилепилось пятнышко, уже долгие века камень пачкает. Хотя раньше тут имелась облицовка понаряднее, кое-где ее осколки еще видны…

Кажется, болящая слегка задремала, поскольку близкие выстрелы оказались абсолютно неожиданными. Черт, могла бы с испугу вниз покатиться.

У подножья появилась кавалерия: лошади неслись галопом, фырканье, глухой стук копыт, возгласы всадников. Погоня! Не то чтобы глобальных дивизионных масштабов — с обеих сторон по два-три десятка вояк, но распалены герои не на шутку. Местные удирали — развевались светлые пятна разноцветных просторных одежд, мелькал тусклый блеск золота-серебра. Да, это определенно местные. Настигали представители регулярной армии, чуть поскучнее видом, но тоже нарядны: алые ментики, единообразные головные уборы, милые косички на висках. Надо думать, истинно французский шарм[3].

Катрин силилась вспомнить, как подобная разновидность конного великолепия называется: гусары, драгуны, уланы или вообще кирасиры? Память, обидевшаяся внезапно возникшим разнообразием вариантов, категорически забастовала.

Наблюдаемые воины тоже, видимо, возмутились и принялись палить. Вздумали отстреливаться преследуемые красавцы-циркачи, но на их разрозненное «пиф-паф», правильные вояки пресекли на редкость слаженным пистолетным залпом. Заржали, покатились по песку раненые лошади, люди из седел тоже вылетали. Похоже — наповал, мощная штука эти архаичные пистоли. Лихая смерть — древняя Родопис, (ну и иные наблюдательницы) восхищенно рукоплещут.

Поредевшие джигиты и сине-мундирники унеслись курсом к юго-западу. Катрин огляделась. По-прежнему доносилась пальба с места сражения, но характер ее явно изменился. У подножья большой пирамиды поднималась пыль — густая масса кавалерии ускоренно направлялась в пустыню. Те драпают целенаправленно. Похоже, дело идет к концу.

Катрин начала спускаться. Недурно бы к оружию и пару фляг с водицей добыть. Хоть и окраина пустыни, но в горле порядком пересохло.

…Дергала копытами, пыталась поднять голову лошадь с простреленной шеей. В остальном — тишина. В смысле, за пирамидами у реки продолжалась пальба, но сраженье явно сместилось к берегу. Темнота густела, самое время шакалить.

Два человека лежали практически рядом: позы неловкие: как рухнули, так и замерли. Судя по пышности одежд — турки или иные крутые граждане Востока. В сумраке лиц не видно, да Катрин и не пыталась приглядываться — одному джигиту пуля снесла половину черепа, слабенькая память болящей подсказывала, что такое мы уже видели, незачем повторяться.

Оглядываясь и прислушиваясь, мародерка обыскала тела: добычи было не то что мало, просто часть вещей была непонятна. Сабля, видимо дорогая, но такая изогнутая, что странно ее в руке держать. Кинжалы… это к месту, хотя ладонь рукоятям, обвитым