Шрифт:
Закладка:
Печальной была и полноводная Кама, на пустынных плесах которой растянулся многоверстный караван судов. Этим караваном перебрасывалась на Волгу, против Деникина, Вторая армия красных.
В дни странствия по реке Ева мельком видела Азина: терпеливо ожидала его появления, ожидание полнилось думами о нем.
«Чем больше я узнаю его, тем сильнее моя любовь. Она помогает мне переносить тяготы военной жизни. Как бы я хотела быть не только нежной, но и храброй, и чтобы Азин гордился мной! Сегодня Игнатий Парфенович сказал: «Азин великолепен, но и он имеет недостатки». — «Все имеют его недостатки, никто не имеет его достоинств»,— 1 гордо ответила я».
Ева сидела, положив голову на перила; солнце переливалось в речных струях, всплескивалась вода за, бортом. «Азин сделал меня счастливой. В своей любви он не опускается до пустяков, но и понимает важность мелочей. — Ева вздохнула: она действительно переживала счастливое состояние и страшилась его утратить. — Если бы он спросил о самом заветном моем желании, я бы ответила: ребенок; мир без любви — мир слепой злобы и драки за право быть сильным. Неужели никогда не придут времена людей любви и радости?»
Поверх озаренной воды она посмотрела на берег, примечая несущественные, но милые вещи: черемуху, засеянную ягодой, гнездо ястреба в ветвях старого дуба... Стук пароходных колес, перебранка бойцов не мешали ее покою. Ева после непрестанных походов слушала тишину, и мысли ее были тихими, мягкими, улыбчивыми.
«Он может усомниться в моих поступках, но никогда — в моей искренности, Я могу быть ветреной, но не вероломной, ему не придется выяснять и объяснять наши отношения. Я понимаю:
14 *
419
- но в этом виновато время,
у него нет времени любить меня,-не он...»
Взрыв хохота разрушил ее размышления. Ева прошла на корму, где шумно беседовали бойцы.
— Ладно, построим социализм, а потом што?
Потом всемирную комунию.
— А за комунией што?
'— Пошел ты знаешь куда?
Прекратить ругань! — скомандовал Дериглазов, заметив
— Если охота ругаться, материте белых. Можно при мне.
Мы тут расспорились о случайностях жизни,—подхватил Игнатий Парфенович. — Вот Дериглазов говорит, что все зависит от случая —жизнь, смерть, счастье, беда. Даже правда и та игрушка случая.
А что,-неправда? вскинул на Еву запавшие глаза Дериглазов.
Какое же это счастье — зависеть от случайности ' 3 — рассмеялся Игнатий Парфенович.
Случайного счастья нет? Самого случая не бывает?
переспросил Дериглазов. — Да я сам чудесным случаем жив остался. Чудо-то, возможно, и есть случайное счастье.
Ева понимающе кивнула головой.
Да вот хотя бы случай со мной,— с воодушевлением продолжал Дериглазов.— Меня прошлым летом в Вятских Полянах Азин уже к стенке поставил. Если бы случайно Турчин не появился, быть бы мне на том свете,— с каким-то странным удовольствием выговорил Дериглазов. — Но счастливый случай спас, а потом татары вернули миллион рублей, и стал я Азинѵ закадычнымдругом.
Звонко, со стеклянным переливом, отбили склянки. Сложив на груди руки, Дериглазов следил за пенными водоворотами. Ева оглядывала бесконечную вереницу судов, разыскивая между Азин истребительный кате Р- на котором объезжал флотилию
— Юный вы мой гражданин! —опять заговорил Игнатий Парфенович.— Страшно, когда от слепого случая зависит жизнь человека. Меня поражает ваше легкомысленное отношение к собственной жизни.
Берега Камы темнели, пенные гребни волн светились, как снег. Из-за буксирных пароходов выскочил истребительный катер, Ева увидела Азина. Он стоял, раскачиваясь в лад бегущему суденышку; ветер вскидывал над его головой легкие пепельные волосы, трепал и отбрасывал красный шарф.
зин взбежал по трапу на палубу, с порывистой радостью обнял Еву. Она прижалась к нему: его плечо показалось сейчас единственно надежной опорой.
Кама, запаянная сумерками, стала таинственной, в воде дрожали звезды, река смягчала их пронзительный блеск. Затяжелевшие мглою вершины деревьев, трава, полегшая от росы, небо с отблеском зелени существовали для Евы потому, что существовал Азин. Он накинул на ее плечи кожаную куртку и с любовью вглядывался в лицо, смутное, потерявшее свои строгие очертания.
Впервые любовь вошла в его сердце, и он даже не воображал, что чувство любви было таким болезненно-счастливым, все время изменяющимся, необъяснимым в своих изменениях.
Он поцеловал, ее темные, продутые ночным холодком волосы, шею, онемевшую от напряжения, стал повторять глупые, однообразные, но полные значения слова:
— Я тебя люблю. Так люблю, что не могу и сказать, как...
— И я тебя люблю...
Он закрыл глаза, вслушиваясь в ее слова, в самого себя, в напряженную нрчную движущуюся воду.
— Я мечтал о самых соблазнительных путях к славе. Теперь моя задача — отказываться от них,— неожиданно сказал он.
. — Не говори со мной загадками.
— Любовь выше славы —вот что я хотел сказать’. Жизнь моя — сплошное-сражение за счастье других, успею ли я сразиться за собственное?..
Опять стала медной поверхность реки, на лугах закурились испарения, каменные голыши радужно заиграли. Первый луч проколол воду, первая чайка наткнулась на него и, словно привязанная, полетела в небо; из омутов вставали одно за другим и двигались ввер-х солнечные ядра.
16
В Сарапуле на пароходе появился новый пассажир.
В кителе защитного цвета, неизменной хромовой фуражке, Давид Саблин прошмыгнул на верхнюю палубу, где и столкнулся с Игнатием Парфеновичем.
— А-а, старый приятель! Выручай, друг, я без места, а еду до самой Самары. Догоняю Пятую армию, задание сверхважное, устал, измучился в дороге.
— Я в каюте не один,— смутился Игнатий Парфенович.
— Это не имеет значения, я и на полу пересплю.
В каюте Саблин кинул на крюк фуражку, расстегнул воротник кителя, выволок из недр своего портфеля бутылку спирта и закуску.
— Выпьем для радости встречи. С вином, как с врагом, не стоит церемониться...
— По каким делам в Пятую? — спросил Игнатий Парфенович, осторожно принимая стопочку из руки Саблина.
Скверная работа, Парфеныч, чистить советские конюшни от дворянской, от буржуазной скотины,
