Она отвернулась, испугавшись, что ее взгляд может привлечь внимание корабля.

Никс поспешила следом за Райфом. Ни в коем случае нельзя было задерживаться на каменных ступенях дольше необходимого, особенно с бронзовым изваянием, ярко сияющим в лучах солнца. Похоже, понимая это, Шан ускорила шаг.

Никс то и дело с опаской озиралась на громадный корабль, однако тот продолжал медленно кружить вокруг черного пятна, не проявляя никакого желания направиться к скалам Далаледы. Наконец маленький отряд добрался до входа в медный тоннель, такого же разорванного и изуродованного, как и вторая половина, оставшаяся внизу. Все поспешили покинуть солнечный свет, укрывшись в спасительной темноте внутри.

Внезапный мрак ослепил всех, но тем не менее проводник-туземец не снимал колпак со своего светильника до тех пор, пока они не углубились в тоннель. Только тогда Никс заметила, что медный пол больше не светится под ступнями Шийи.

Фрелль также обратил на это внимание.

– Должно быть, эта часть тоннеля лишена той энергии, которой была наполнена другая половина. Быть может, та часть по-прежнему подпитывается силами корней Старого ствола, вытягивая их из щедрого дерева. Но эта половина, давным-давно отрубленная от живительного источника, остается инертной, как и полагается бездушному металлу.

Никс склонна была верить алхимику, однако это поднимало тревожный вопрос. А что, если здесь все такое же мертвое и безжизненное?

«Быть может, все наши усилия были тщетны».

И тем не менее выбора не было: нужно было продолжать путь. Никс цеплялась за единственную надежду, за единственное указание на то, что наверху Саванов по-прежнему что-то есть.

– Петрин-тол, – шепотом обратилась она к Фреллю. – Кефра’кай отправляют сюда своих юношей и девушек, чтобы испытать их. Как вы думаете, почему?

– Я читал разные ученые труды на этот счет, но после предостережения Шан я начинаю думать, что все они неверны.

Никс оглянулась на алхимика, однако его лицо было в тени, которую отбрасывала она сама.

– Что вы хотите сказать?

– Петрин-тол означает «слушающее сердце». Шан предупредила, что только те, кто обладает даром обуздывающего пения, могут безопасно пересечь Саваны. Вот я и подумал, не может ли «слушающее сердце» быть ссылкой на обуздывающее пение. Если так, это позволяет предположить, что этот дар очень древний и корни его нужно искать в крови племен, живущих здесь.

Никс прижала ладонь к груди. Петрин-тол. Она вспомнила, что` чувствовала, когда пела, и подумала, что «слушающее сердце» как нельзя лучше подходит к этому.

– Этот обряд, – продолжал Фрелль, – каждый кефра’кай должен его пройти, чтобы быть принятым в племя. Я вот подумал: быть может, этот обычай поддерживает обуздывающее пение у них в крови. Слабые и те, кто лишен этого дара, не возвращаются отсюда. Лишь те, кто обладает сильным даром, возвращаются назад и привносят свое семя в племя.

Никс вздрогнула. Такое объяснение показалось ей неоправданно жестоким.

– Возможно, – продолжал развивать свою мысль алхимик, – племя использует Саваны как оселок, на котором оттачиваются способности его членов.

Никс отняла руку от груди.

– Однако я не имею никакого отношения к кефра’кай.

«По крайней мере, я об этом не знаю», – мысленно поправилась она.

Девушка оглянулась на Аамона. А что, если связь Грейлина с двумя варграми указывает на какой-то прирожденный дар? Когда Никс пела его братьям, от него самого она ничего не ощутила. Но, опять же, во Фрелле она также не находила никакого родства. И Грейлин, возможно, ей не отец. «Но что насчет моей матери?» Неужели то, что она была лишенной языка наложницей, привело к тому, что дар навеки умолк?

Никс покачала головой, не в силах распутать этот клубок.

Фрелль сделал еще одно предположение, относящееся только к ней.

– Быть может, ты в детстве, проведенном среди летучих мышей, омытая их криками, вскормленная их молоком, впитала в себя этот дар. Быть может, ты что-то новое, совершенно другое, однако ты связана с древней обуздывающей песней племени.

– Йар’рен… – пробормотала Никс, вспоминая слова Шан, сказанные, когда девушку осматривали туземки.

– По-кефрански это «летучая мышь», – шагнул к ней алхимик.

– Шан утверждает, что давным-давно к летучим мышам прикоснулись древние боги, – кивнула Никс. – Она говорила, что в ее племени никто никогда не мог петь летучим мышам.

– Но ты можешь.

Девушка вспомнила кружащегося в воздухе Баашалийю, свистящего ей. Вновь ощутила тепло его тельца, прижимавшегося к ней в волокуше. На ее взгляд, ее маленький брат был слишком хрупким сосудом для древних богов.

Никс взглянула на Шийю. В свете лампы бронзовая женщина светилась подобно факелу. Это ожившее изваяние также было каким-то образом связано с древними богами.

«В это я могу поверить».

Устав строить догадки, путники умолкли. Вскоре впереди показался свет, гораздо раньше, чем ожидала Никс. Похоже, тоннель имел в длину не более восьмой части лиги.

Где-то далеко послышались приглушенные крики, а также звуки, напоминающие стук капель дождя по листьям. Все поспешили вперед к тусклому солнечному свету. Выход на поверхность был мятый и рваный. Девушка представила себе, как тоннель вырвали из земли подобно медному корню сорняка.

Выбравшись наружу, Никс увидела темные джунгли, затянутые еще более плотным туманом, чем тот, что в Приоблачье. На всех листьях и колючках висели капли воды. Воздух был таким богатым и питательным, что Никс испугалась, как бы не дали всходов ее в легкие.

В глубине джунглей жизнь гудела, жужжала и мрачно пела. Кто-то кричал далеко в чаще, словно предостерегая незваных гостей, однако в этом не было необходимости.

Никс отступила назад.

Впереди лес был усыпан костями. Повсюду валялись расколотые черепа, выбеленные кости конечностей перепутались. Из ребер получились клетки, в которых квакали жирные лягушки, влажными глазами взирая на людей. Внизу простирался сплошной ковер темно-изумрудного мха, словно джунгли пытались проглотить то, что уже успели переварить.

Опустив морду, Аамон ощетинился, прижимаясь к девушке.

Та все поняла.

«Никому не дозволено приходить сюда».