совпадением. Когда я спросил Purdue Pharma об этом наблюдении, компания категорически отрицала свою осведомленность о нем. Когда я задал тот же вопрос Саклерам, представитель семьи не сделал аналогичного отрицания и отказался от комментариев. Во время этих визитов я жил в карантине из-за COVID. Я задавался вопросом, что следователь может надеяться узнать, наблюдая за писателем, который никогда не выходит из дома. Потом мне пришло в голову, что цель почти наверняка заключалась не в том, чтобы что-то узнать, а в том, чтобы запугать.

Когда я начал работать над этим проектом в 2016 году, я пришел к нему косвенно. В течение нескольких лет я писал о незаконной торговле наркотиками между Мексикой и Соединенными Штатами. В частности, я пытался понять мексиканские наркокартели не только как преступные организации, но и как бизнес. Я написал длинную статью, которая представляла собой своего рода учебный пример наркосиндиката, исследуя способы, с помощью которых картель Синалоа был темным зеркалом легального товарного предприятия. В ходе этого исследования я заметил, что картели стали уделять особое внимание героину. Это привело меня к оксиконтину. Картели справедливо осуждали за их готовность продавать продукт, вызывающий привыкание, и разрушать жизни. Но я был поражен, обнаружив, что семья, возглавлявшая компанию, которая производила оксиконтин, была известной филантропической династией с, казалось бы, безупречной репутацией. Я прочитал "Страну грез" Сэма Куинонса, затем "Убийцу боли" Барри Майера и материалы расследования о компании Purdue в газете Los Angeles Times. Мне была знакома фамилия Саклер. В моем сознании оно было синонимом филантропии. Пока я не прочитал об опиоидном кризисе, я ничего не знал о деловой активности семьи.

Большую часть следующего года я потратил на исследование и написание статьи, которая была опубликована в The New Yorker в 2017 году. Узнав увлекательную историю трех братьев и поняв, как компания Purdue под руководством Ричарда Саклера продвигала на рынок оксиконтин, я был поражен отголосками карьеры Артура Саклера во всем, что произошло позже. На тот момент семья никогда публично не говорила о своей роли в опиоидном кризисе. Мне было интересно, что они скажут. Но мои попытки взять интервью у Саклеров были встречены ледяным молчанием.

Как журналист, большинство историй, которые вы пишете, не вызывают никаких эмоций. Они отражают реальность, но лишь изредка меняют ее. Статья в New Yorker действительно изменила ситуацию, причем так, как я и не предполагал. Я получил сотни писем от читателей, которые узнали историю Саклера, потому что они или их знакомые боролись с опиоидами. Нэн Голдин была одной из тех, кого я услышал, и я наблюдал со стороны, как она создавала движение.

В то время я не думала, что смогу написать книгу о Саклерах, ведь семья была такой скрытной, а Purdue, будучи частной компанией, оставалась непроницаемой. Но мне стали поступать сообщения от людей, которые работали в Purdue или знали Саклеров и хотели рассказать свои истории. И вот в январе 2019 года Мора Хили представила свою жалобу по делу в Массачусетсе, в которой было много частной переписки семьи.

 

Есть много хороших книг об опиоидном кризисе. Однако я хотел рассказать историю другого рода: сагу о трех поколениях семейной династии и о том, как она изменила мир, историю об амбициях, филантропии, преступности и безнаказанности, коррупции институтов, власти и жадности. Как таковые, аспекты кризиса общественного здравоохранения, которым в этой книге уделено мало внимания, - от науки о наркомании до лучших стратегий лечения и борьбы с ней и трудностей людей, живущих с опиоидным расстройством. Проблема боли и адекватного обезболивания чрезвычайно сложна, и хотя в книге весьма критически оценивается массовый маркетинг опиоидов для снятия умеренной боли, в ней нет подробного исследования более сложного вопроса, который в настоящее время является предметом жарких дебатов, о долгосрочной терапевтической ценности опиоидов для снятия сильной хронической боли. Я слышал от многих читателей, которые страдают от хронической боли и беспокоятся, что мое расследование о проступках компании Purdue может поставить под угрозу их доступ к соответствующим лекарствам, стигматизируя опиоиды и пациентов, которые полагаются на эти препараты в своей жизни. У меня нет никакого желания способствовать вполне реальной стигматизации людей, принимающих OxyContin и другие опиоиды, независимо от того, делают они это легально или нелегально. При этом, как я надеюсь, показывает эта книга, Purdue Pharma и семья Саклер десятилетиями ссылались на интересы пациентов, страдающих от боли, как на фиговый листок для собственной алчности, и я думаю, что было бы ошибкой давать им поблажку на этом основании сегодня.

Как я поясняю на протяжении всей книги, "Оксиконтин" был едва ли не единственным опиоидом, который продавался обманным путем или которым широко злоупотребляли, и мой выбор в пользу Purdue ни в коем случае не означает, что другие фармацевтические компании не заслуживают значительной доли вины за кризис. То же самое можно сказать и о FDA, и о врачах, выписывающих рецепты, и об оптовиках, распространяющих опиоиды, и об аптеках, заполняющих рецепты. Виноватых много. Однако я разделяю мнение многих врачей, государственных чиновников, прокуроров и ученых о том, что компания Purdue сыграла особую роль, став первопроходцем.

Все три ветви семьи Саклер без энтузиазма отнеслись к появлению этой книги. Вдова и дети Артура отклонили неоднократные просьбы о беседе со мной, как и представители семейства Мортимер. Крыло Рэймонда выбрало более активную антагонистическую роль, наняв для адвоката Тома Клэра, который владеет бутиковой юридической фирмой в Вирджинии, специализирующейся на угрозах журналистам в попытке "убить" истории до их публикации. Первый залп Клэра, который прозвучал еще до того, как я начал писать, летом 2019 года, представлял собой пятнадцатистраничное письмо на одном интервале в The New Yorker, обвиняющее меня в "повсеместной предвзятости" по отношению к его клиентам и требующее внести ряд исправлений в статью, которую я опубликовал почти два года назад. Опиоидный кризис вызван "нелегальным фентанилом, ввозимым в США из Китая и Мексики", - утверждал Клэр. В ответ на критику Клэр журнал New Yorker привлек специалиста по проверке фактов, чтобы тот перепроверил статью. Но эта проверка не выявила никаких фактических ошибок, и журнал не изменил ни слова. Затем Клэр написал мне напрямую, чтобы сообщить, что Саклеры рассматривают возможность "потенциального судебного разбирательства", и официально проинструктировать меня не уничтожать никаких "доказательств" в ожидании такого судебного разбирательства. О смелости Клэра говорит тот факт, что он пометил все эти письма "Конфиденциально, не для публикации или присвоения", хотя любой, кто хоть немного знаком