Шрифт:
Закладка:
Мехмед скалится:
– Доброе утро, мой прекрасный тюльпан. Вот проходил мимо.. и решил зайти.
Как часто, интересно, султан проходит мимо покоев своей кузины именно тогда, когда ее наставница, что всегда вьется рядом, вдруг вспоминает о важных делах?
Но Лале ничего не отвечает, и тогда он продолжает:
– Зайти, чтобы лично напомнить – сегодня вечером я жду тебя в своих покоях. В качестве особого гостя.
Мехмед присаживается на край кровати и пытается податься ближе, но Лале тут же, с прыткостью кошки, отскакивает и встает рывком с другой стороны кровати.
Ошарашенно глядит на недовольного ее поведением кузена, не в силах понять – верно ли она истолковала его слова? Ведь буквально часом ранее она пришла к заключению, что вчерашняя выходка была лишь безраздумным поступком, который не осмелится привести в исполнение даже Мехмед, побоясь последствий..
Но теперь, он приходит сюда и прямым текстом говорит, что ничего не отменил, ничего не забыл.. и что ей тоже не следует забывать.
Она изгибает бровь и хмурится:
– Но зачем вам это?
Султан лишь фыркает на ее вопрос:
– Потому что Я. Так. Хочу. Этого достаточно для моего желания в моей империи.
Лале понимает, что у Мехмеда уж точно окончательно и бесповоротно переклинило на почве безграничной власти и ЕГО империи.
Он вдруг падает на ее подушки, более не пытаясь дотянуться до Лале, и чуть улыбается:
– Знаешь, мне даже нравится твоя некоторая строптивость.. совсем покорные в гареме надоели.
Он изгибает бровь и поднимается:
– Ты только не перебарщивай. Не заблуждайся в том, кто я такой. И помни – начнешь портить мне настроение, придется ведь тогда и наблюдать за тем, каков я в нём.
Он глумливо смеется, но есть в этом смехе что-то угрожающее, опасное, предостерегающее. После чего Мехмед опускает голову, а его глаза поблескивают каким-то мутным блеском:
– Будь хорошей девочкой и уверен, мы с тобой подружимся. Жду вечером…
-10-
Наше время, селение Холодное.
Дом Сандры.
Впервые я возвращаюсь не потому, что такого оказалось «веление» или что-то там полотна, которое, будто длинный-длинный фильм, показывает мне видения прошлого – а потому, что меня кто-то сильно трясет.
Вначале я даже теряюсь в пространстве, мне кажется, что я падаю с дивана. Потом вспоминаю, что работала я за столом, а вот упасть со стула на старый, деревянный пол будет очень неприятно, и я уже готовлюсь, что мое уставшее лицо встретиться один на один с гнилыми занозами дома Сандры..
– Эй! – Милли еще раз толкает меня и я понимаю, что моя голова покоится на полотне, аккурат на одной руке. Вторая безвольно болтается внизу.
Раздираю глаза и, от такого варварского возвращения, с трудом разгибаюсь, переваривая действительность. Если я раньше думала, что возвращение путем «из-под толщи воды» болезненное – то это я просто еще не ощущала, какого это: быть насильно выдернутой из прошлого.
Состояние, будто с дикого похмелья. Где я сначала выпила все крепкое, потом все слабое (да-да, именно в таком порядке, понижая градус), после закинулась еще чем-то запрещенным и легла спать. А спустя каких-то три часа меня толкают и вот она я.
И вот оно мое состояние.
Не то дикое похмелье, не то еще смешанное в совокупности состояние опьянения. В любом случае – голова чертовски раскалывается, отдавая в основном почему-то на виски. Руки и ноги ноют, точно я весь предыдущий день провела в спортзале. И несмотря на то, что еще утром я ощущала себя впервые бодрее некуда – теперь такое чувство, точно я не спала семь дней и семь ночей кряду.
Прекрасно.
– Наконец-то – ворчит сестра – сколько можно тебя будить? Зачем так рано вставать, если потом засыпаешь на столах.
– А зачем меня вообще трогать? – ворчу в ответ, начав аккуратно сворачивать полотно, на котором я отрубилась – что тебе надо?
–Мне?
Она едва ли не уязвленно фыркает:
– Мне ничего. Ты вообще-то сама просила Илинку разбудить тебя, когда придет время ехать на фестиваль.
Не в силах поверить, что так быстро пролетели часы, гляжу на дисплей мобильника. Милли с удовлетворением наблюдает за мной, точно взрослый за дитем, скрестив руки и кивает:
– Ага, вообще-то уже пять. Еще и я «чего меня трогать»? Следующий раз и не буду. Поедем развлекаться, а ты спи сколько угодно. Всю жизнь проспишь.
– Прекращай говорить мамиными фразами – деланно бурчу и Милли, наконец, хохочет, что я могу засчитывать, как прощение.
Перед тем, как я окончательно сверну полотно, она заглядывает мне через плечо:
– А это кто? Тоже из 15-го века?
– Да.
– А кто?
Я жму плечами со всем актерским мастерством, которое только мне дано:
– Откуда мне знать, Милли? Не я же это рисовала.
* * *
Все время, покуда мы едем к нужному месту (на старой колымаге отца Сандры и с ее личным вождением, достаточно экстремальным, к слову) Милли мне то и дело пересказывает во всех подробностях, как они спускались в погреб с Лео.
И как она-то, разумеется, даже не испугалась, а Лео кричал как девчонка, и вся тому подобная небылица, которой мы все втроем в салоне киваем и делаем вид, что конечно же верим и что конечно же Сандра (как потом наедине расскажет) не слышала визгов Милли начиная уже со второй ступеньки спуска в темноте, несмотря на зажатый в зубах фонарик и Лео, ожидающего ее снизу и спустившегося первым.
Прерывается сестра лишь тогда, когда нам приходится съехать с трассы на грунтовую дорогу и бедную старушку-машину потряхивает, что Милли едва не прищелкивает себе язык зубами.
Пользуясь ее паузой, спрашиваю:
– А Лео-то кстати давно уехал?
– Да почти сразу, как поели – заявляет Сандра.
– Ага, мы в погребе совсем недолго повозились – соглашается Милли.
– Надо же – усмехаюсь -а по твоим рассказам, так можно решить, что вы изучали его три дня подряд. Причем без перерывов на обед и пописать.
Мы вновь смеемся, и, слава богу, к теме о погребе больше не возвращаемся.
Когда мы, наконец, доезжаем и паркуемся на отведенном для машин (такое здесь есть!) месте, я вываливаюсь из салона и как следует потягиваюсь, после чего оглядываюсь. Фестиваль располагается в долине – по одну сторону от нас виднеется лес, по другую – возвышаются горы.
Однако, глядя на это, создается смутное ощущение, будто ранее этот пейзаж я уже видела..
К этому моменту Сандра как раз тоже подходит, и я замечаю: