Значительное расширение присутствия американских войск существенно осложнило положение Вьетконга в дельте Меконга, где местность плохо подходила для ведения партизанской войны, в отличие от севера с его джунглями, горами и сетями подземных туннелей. В попытке сохранить доминирование в этой части страны НФОЮВ возобновил убийства правительственных чиновников и им сочувствующих. Но морское береговое и речное патрулирование, налаженное американцами, почти полностью перекрыло водный маршрут снабжения с Севера, который с 1963 г. играл важную роль в военных усилиях НФОЮВ.

С этого времени коммунисты переместили театр военных действий на север страны и на Центральное нагорье, до которых можно было добраться по тропе Хо Ши Мина. Непролазные джунгли покрывали столь обширную территорию страны, что, несмотря на всю изощренность американских технологий наблюдения, служили надежным убежищем даже для стационарных партизанских лагерей. Энди Финлейсон рассказывал, что однажды его группа глубинной разведки наткнулась на один такой лагерь неподалеку от лаосской границы: «Под плотным пологом джунглей метров в 30 высотой, за высоким бамбуковым частоколом из заостренных кольев располагался целый гарнизон. По периметру стояли сторожевые башни на трехметровых сваях и были вырыты земляные укрепления. Я насчитал восемь добротных хижин, в каждой могло разместиться целое отделение солдат. Еще там были большой загон со свиньями, отдельная хижина-кухня, сцена с крышей над ней и большое двухэтажное здание с балконом, сооруженное из бревен и бамбука и крытое соломенной крышей. Мы были шокированы размерами и обустроенностью этого лагеря»[813].

За семь лет плена, с 1966 по 1973 г., Даг Рэмзи сменил немало таких лагерей, где имел уникальную возможность изучить врага изблизи. Рэмзи писал: «Лучшим бойцам ВК и ВНА… были присущи все изъяны юношеского максимализма, высокомерие истинно верующих, а также полное невежество относительно Запада»[814]. Как и другие американские пленные, он обнаружил среди коммунистических бойцов точно такую же смесь разных личностных типов, что и во всех других человеческих сообществах. «Среди них были по-настоящему замечательные люди и отъявленные садисты, тщедушные книжные черви и тупые громилы, нахальные горлопаны и стыдливые мимозы, городские снобы и неотесанные деревенщины, а также, что меня удивило больше всего, немало интеллектуалов, искренне заинтересованных в поиске истины… Надо сказать, что в плену у ВК я чувствовал себя в бо́льшей безопасности, чем, вероятно, если бы оказался в руках некоторых американских групп, полных ненависти. Я начал приходить к выводу, что мы, американцы, были более склонным к насилию народом, чем вьетнамцы»[815].

Рэмзи поражала невероятная доброта вьетнамцев к детям и их варварское отношение к животным: западные посетители сайгонского зоопарка также были потрясены тем, что любимым зрелищем вьетнамских детей и родителей было кормление змей живыми утятами. Как и многие американцы, Рэмзи отмечал разницу между идейностью северян, которые с детства подвергались мощной идеологической обработке, и равнодушием к идеологии большинства южан, которые хотели лишь одного: выгнать иностранцев и обеспечить лучшую жизнь для крестьянства. Следователь Боб Дестатт, допрашивавший военнопленных, также считал, что ненависть к иностранцам для южновьетнамцев зачастую была важнее коммунистических идей: «Многие люди вступали в партию исключительно из прагматичных соображений». Большинство вьетконговцев, которых видел Даг Рэмзи, находились в возрасте от 25 до 40 дет и были гораздо более опытными бойцами, чем американские солдаты. У них был фаталистический взгляд на происходящее: «Что мы можем сделать? Мы можем говорить с ними до посинения, это бесполезно. Мы должны взять в руки оружие и воевать»[816]. Многие жаждали более решительных действий — открытой войны, какой бы кровопролитной та ни была. Такие настроения во многом объясняли, почему большинство партизан с таким энтузиазмом восприняли приказ о Тетском наступлении.

Дневник молодой женщины-врача, служившей в полевом госпитале Вьетконга в провинции Куангнгай, дает нам уникальную возможность взглянуть на войну глазами пламенной революционерки. В отличие от многих других документов и мемуаров, этот дневник не был подвергнут цензуре в то время и не был приукрашен позже. Данг Тхюи Чам была дочерью заслуженного хирурга; ей было 24 года, когда в 1967 г. она совершила 10-недельный переход по тропе Хо Ши Мина на Юг. В жизни ею двигали две страсти: неразделенная любовь к офицеру ВНА, которого она знала с подросткового возраста, и ненависть к американским «бандитам». Она мечтала вступить в коммунистическую партию и тревожилась о том, что ее «интеллигентское» происхождение может этому помешать. «Почему они наполняют путь буржуа такими шипами и терниями? — сетовала она. — Сколько бы ты ни старался, сколько бы пользы ни принес… ты все равно будешь хуже человека из рабочего класса, который только-только начал понимать партийные идеалы»[817]. Она не могла сдержать радости, когда наконец-то получила желанный партийный значок.

Чам часто плакала из-за смерти бойцов ВК, которым не смогла помочь: «Сегодня погиб один товарищ, завтра погибнет другой. Придет ли когда-нибудь конец этим страданиям? Груды костей и плоти превращаются в гору ненависти в наших сердцах, которая растет все выше и выше… Когда мы прогоним эту кровожадную свору с нашей родной земли?.. Однажды наступит тот день, когда мы будем жить среди благоухающих цветов социализма. Но мы должны всегда помнить то, что было, помнить всех тех, кто пролил кровь ради нашей борьбы»[818]. Несмотря на то что эти клише были позаимствованы из коммунистического пропагандистского лексикона, они находили живой отклик в душе этой молодой женщины. Когда один из сослуживцев признался ей в любви, она сурово ответила: «Я запретила моему сердцу любые личные мечты, чтобы полностью отдать себя моему долгу… Нет большей причины для гордости, чем возможность быть частью нашей революционной семьи»[819]. Один из ее товарищей по имени Лык был молодым человеком с чувствительной душой и часто воспевал красоту природы, сидя у лагерного костра: