Шрифт:
Закладка:
Мы подружились с ним в это время, и мне очень приятно, что я смог сыграть некоторую роль в Мишином религиозном становлении. Постепенно он воцерковился и даже стал прислуживать в алтаре вместе со мною. Сейчас Михаил Попхадзе — священник Православной Церкви в Америке, окормляющий грузинскую диаспору в Вашингтоне.
* * *
Наверное, самым известным в России среди моих коллег по «Голосу Америки» был протоиерей Зарубежной Церкви Владимир Максимов. К тому времени отец Владимир уже долгое время вел религиозные передачи, которые слушали очень многие. Правда, многие считали, что он был агентом ЦРУ. Конечно, это не так.
Но что действительно происходило — это брифинги о положении Церкви в России, которые он регулярно проводил в названном разведведомстве. Соответственно, политика ЦРУ и политика Госдепартамента США по отношению к Русской Православной Церкви выстраивалась, в том числе, и на основании тех лекций и брифингов, которые проводил отец Владимир Максимов. Как мне кажется, весьма характерно, что представитель Зарубежной Церкви, которая тогда находилась в жесткой оппозиции к Московской Патриархии, формировал отношение правительственных органов США к церковному вопросу в России.
Впрочем, по крайней мере это делал далеко не самый худший «зарубежник». Отец Владимир, довольно взвешенный, осторожный и неконфликтный человек, всегда был далек от того ненавистнического фанатизма по отношению к нашей Церкви, которым характеризовался митрополит Виталий (Устинов) и тогдашнее руководство РПЦЗ. И несомненно, мой коллега по «Голосу Америки» относился к родине своих предков с неподдельной любовью.
Долгое время я поддерживал с отцом Владимиром нейтрально-хорошие отношения, иногда делал для его программы интервью (например, с приезжавшим в Нью-Йорк Борисом Гребенщиковым, который по старой памяти согласился пообщаться со мною). Но это происходило достаточно редко, так как свою религиозную передачу протоиерей весьма цепко держал в своих руках и никого к ней не подпускал. Внешнее вмешательство ограничивалось лишь тем, что отдельный блок в его программе составляли проповеди епископа Василия, которые предоставлялись ему в готовом виде и фактически составляли инородную область в его радиоцарстве.
Протоиерей Владимир Максимов был одним из немногих деятелей «мозгового центра» Зарубежной Церкви (при том, что его образование ограничивалось лишь Джорданвилльской семинарией, никогда сколько-нибудь высоким уровнем не отличавшейся) и одновременно принадлежал к наиболее либеральному ее крылу. Нужно сказать, что отец Владимир при всех его «либеральных» взглядах (несомненно, значительно отличавшихся в лучшую сторону от воззрений митрополита Виталия и его ближайшего окружения) очень хорошо умел лавировать. Один очень уважаемый мною священник ПЦА как-то в частном разговоре назвал его «иезуитом», разумеется не в смысле тайного католичества, а в смысле присущей ему своего рода «дипломатической неискренности».
Я этой черты своего коллеги долгое время не ощущал. Сам он, общаясь со мной, говорил, что себя раскольником совсем не считает, просто исторически так сложилось, что Зарубежная Церковь находится вне литургического общения с другими православными Церквами, но такая позиция им вовсе не поддерживается. К тому же есть хоть и номинальное, но общение с Сербской Церковью, а через нее, опосредованно, — и со всей полнотой Православия. Он принадлежит к части Русской Православной Церкви, хоть временно и отделенной от нее. Но она не может называться раскольнической, так как не создает и никогда не будет создавать параллельной церковной структуры на Родине.
«А если ваши иерархи начнут открывать приходы в России, что тогда?» — спрашивал я.
На это отец Владимир отвечал, что такого не может быть по определению. И если бы вдруг по какой-то невероятной причине, которую даже нельзя вообразить, такое бы случилось, он, протоиерей Владимир Максимов, немедленно ушел бы из Зарубежной Церкви.
Помню, как в Вашингтон приезжал уже знакомый мне Глеб Якунин, тогда еще действующий священник Московской Патриархии. Я все еще по инерции глубоко уважал его как героя и страдальца за веру, считая неким недоразумением характер моего московского общения с ним. Было анонсировано выступление «исповедника наших дней» в приходе отца Владимира Максимова, и я, разумеется, тоже пошел послушать главного церковного диссидента. Но этот доклад произвел на меня еще более странное впечатление, чем встреча в Москве. Главная мысль пришедшего в храм в светской одежде Якунина заключалась в идее, что Зарубежная Церковь должна как можно скорее открывать свои приходы в России.
К чести отца Владимира должен сказать, что среди собравшихся прихожан и слушателей оказалось весьма много нормальных, здравомыслящих людей, которые задали резонный вопрос:
— А зачем?
Священник Московской Патриархии Глеб Якунин ответил так:
— Понимаете, у нас в стране никогда не было рынка, никогда не было конкуренции, и это очень плохо. Потому что, например, заходишь в наш магазин и выбираешь лишь из того, что там есть, пойти-то все равно больше некуда. А если там ничего нет, то и суда нет. А значит, нет никакого стимула для повышения качества обслуживания и приобретения новых товаров. Вот если бы на одной стороне улицы была лавка, на другой стороне улицы — другая лавка, а рядом еще одна лавка, — то они бы все конкурировали между собой и старались сделать как лучше, боролись бы за клиента. Так вот и в Церкви то же самое.
Такой ответ и сравнение храмов с магазинами шокировал даже «зарубежников». Отец Владимир, хоть и был организатором встречи, высказал несколько мягко критических замечаний относительно неуместности некоторых аналогий. Якунин парировал, что рынок духовных услуг нуждается в конкуренции не менее, чем рынок экономический. На этом вечер закончился. Люди расходились, недоуменно пожимая плечами.
Третий раз в России
Через год благополучно завершился мой испытательный период на радиостанции и я получил повышение, поднявшись с 9-й на 11-ю ступень госслужбы США. Выросло и мое жалование. А еще через полгода я собрался в заслуженный отпуск: за этот срок, да
