— Она забеременела нарочно?

— Возможно.

— И ударила тебя ножом?

— Да.

— Ее посадили?

— Нет.

— Почему?

Он снова вздыхает.

— Ее семья обеспечила ей помощь психолога и держала подальше от меня в обмен на мое молчание.

— Но, посмотри, что она с тобой сотворила. — Я указываю на его старый шрам. — Как ты ей это спустил?

— Шрам довольно поверхностный. На этот раз она справилась лучше. — Он смотрит на свой живот.

— Ты даже не поехал в больницу, да? — Я в ужасе. Это очень неприятный шрам, и далеко не поверхностный. — Кто тебя зашил?

— Ее отец. Он был врачом.

— О, Боже! — Я откидываюсь на спинку стула. — А где были твои родители, пока все это происходило? — Я говорю, как читающая лекции базарная торговка, но, черт возьми, когда это уже закончится?

— Уже в Испании.

— Джесси…

Я захлопываю рот, стараясь хорошенько обдумать, что сказать, прежде чем ляпну что-нибудь не то. Как всегда, я ничего не понимаю. Этот мужчина лишает меня дара речи.

— В Испании твоя мама говорила про второй шанс…

Она не имела в виду Джейка. Она имела в виду потерю дочери Джесси — шанс для него снова стать хорошим отцом.

— Теперь ты знаешь действительно все, — надтреснутый голос по-прежнему звучит бессвязно, Джесси пытается посмотреть мне в глаза, но так и не решается. — Ты уходишь от меня?

Если раньше мое сердце разрывалось из-за него, то теперь оно разбито. От этого простого, совершенно разумного вопроса и неуверенного тона, которым он его задал, у меня на глазах выступают слезы.

— Посмотри на меня, — резко требую я, и он слушается, показывая мне немыслимую боль.

Она так глубоко ранит, что слезы свободно катятся по щекам. Так же как и у него. Теперь я знаю: я — его спасение. Я — ключ к его искуплению. Его ангел.

— Неразлучны, — всхлипываю я, раздавленная печалью за этого мужчину. Две недели пустоты заполнились счастьем, но вскоре сменились печалью.

Он задыхается, но я не уверена, от боли или от облегчения.

— Обними меня, — умоляет он, протягивая ко мне отяжелевшую руку. Отсутствие контакта убьет его, особенно, когда ему придется зависеть от меня, чтобы удовлетворить свою потребность.

Осторожно забравшись на кровать, аккуратно устраиваюсь вокруг трубок и бинтов. Меня притягивают ближе.

— Джесси, будь осторожен.

— Мне больнее, если я не прикасаюсь к тебе.

Кончиком пальца он дотрагивается до моего подбородка и притягивает к своему лицу, я ловлю его случайную слезу и глажу обросшие щеки.

— Я люблю тебя, — тихо говорю я, нежно прижимаясь губами к его губам.

— Я рад.

— Не надо. — Я отстраняюсь и бросаю на него разочарованный взгляд. — Я не хочу, чтобы ты так говорил.

Его замешательство очевидно.

— Но это правда.

— Обычно ты говоришь не это, — шепчу я, предупреждающе дергая его за слишком отросшие волосы.

От проявленной мною дикости уголки его губ приподнимаются.

— Скажи, что любишь меня, — требует он, вероятно, используя слишком много энергии, чтобы звучать сурово.

— Я люблю тебя, — немедленно подчиняюсь я, и Джесси расплывается в широкой, умопомрачительной улыбке, предназначенной только для меня. Это самое невероятное зрелище, даже если оно сопровождается слезами, а он изнурен.

— Знаю. — Он нежно целует меня, затем с шипением отстраняется, преодолевает боль, чтобы поцеловать меня снова.

— Я сейчас же зову медсестру, — решительно говорю я. — Тебе нужно обезболивающее.

— Мне нужна ты, — ворчит он. — Ты — мое лекарство.

Неохотно отодвигаюсь от его губ, приподнимаюсь и обхватываю его лицо ладонями.

— Тогда почему ты все время морщишься и шипишь?

— Потому что мне адски больно, — признается он.

В последний раз чмокаю его и отстраняюсь, а затем поправляю простыни на его талии. Хотя ужасно видеть его таким слабым и беспомощным, я дорожу мыслью, что буду ухаживать за ним, пока он не поправится.

— Чему улыбаешься? — спрашивает он, поднимая руки, чтобы я подоткнула простыни.

— Ничему. — Я, наконец, нажимаю кнопку вызова медсестры.

— Тебе это нравится, да?

Я останавливаюсь посреди взбивания подушки и расплываюсь в улыбке, когда замечаю его недовольное выражение. Взрослый, сильный мужчина превратился в слабую, раненую душу. Для него это будет тяжело.

— Власть у меня.

— Не привыкай к этому, — ворчит он, как раз в тот момент, когда дверь распахивается и торопливо входит медсестра.

— Ох! О, Боже! — Она оказывается у его кровати и через секунду проверяет показатели и щупает пульс. — С возвращением, Джесси, — говорит она, но он только снова что-то бурчит и смотрит в потолок. Он ненавидит это. — Чувствуете слабость?

— Черт, — подтверждает он мою догадку. — Когда я смогу вернуться домой?

Я закатываю глаза, и медсестра смеется.

— Давайте не будем забегать вперед. Глаза, пожалуйста.

Она достает из кармана фонарик-ручку и ждет, когда мой ворчливый Лорд обратит на нее взор своих зеленых глаз. Медсестра слегка колеблется, но возвращается к своим обязанностям.

— Ваша жена рассказала мне все об этих глазах, — размышляет она, перекладывая фонарик в другую руку. — Они, действительно, нечто.

Я гордо улыбаюсь и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы заглянуть поверх ее склонившейся фигуры, обнаруживая, что он ухмыляется от уха до уха.

— Это все, о чем она вам рассказала, сестра? — нахально спрашивает он.

Веселая женщина предупреждающе приподнимает бровь.

— Нет, она так же рассказала об этой плутоватой ухмылке. Обтирание?

Он морщится, и я смеюсь.

— Нет, я приму душ, — выпаливает он, сверкая на меня полными ужаса глазами.

— Ничего не поделаешь, молодой человек. Пока доктор не осмотрит вас, и мы не удалим катетер, — твердо ставит она его на место.

Его ужас усиливается, и медсестра поднимает пакетик, чтобы продемонстрировать препятствие. Унижение на его красивом бородатом лице — действительно настоящая картина.

— Ради всего святого, — бормочет он, откидываясь на подушку, и закрывает глаза, пряча свое смущение.

— Я позову доктора, — усмехнувшись, она выходит из палаты, и я снова остаюсь наедине со своим бедным, беспомощным мужем.

— Детка, вытащи меня отсюда, — умоляет он.

— Ни в коем случае, Уорд. — Я наливаю ему немного воды и вставляю соломинку в пластиковый стаканчик, затем подношу к его сухим губам. — Пей.

— Она бутилированная? — спрашивает он, разглядывая кувшин.

— Сомневаюсь. Перестань быть снобом и пей воду.

Он выполняет требование и делает несколько глотков.

— Не позволяй медсестре обтирать меня в постели.

— Почему? — спрашиваю я, ставя стакан рядом с кроватью. — Это ее работа, Джесси, и последние две недели она очень хорошо с ней справлялась.

— Две недели? — выпаливает он. — Я пробыл в отключке две недели?

— Да, но мне показалось, что прошло больше двух веков. — Присаживаюсь на край кровати и беру его за руку, задумчиво крутя