том господин Р*** успокоился и снова принялся пить. Вино произвело ожидаемое действие. В два часа, когда на улице все стихло, он решил, что остаток ночи лучше провести растянувшись в кровати, нежели сидя на стуле. От усталости Р*** не мог шевельнуть ни одним членом, и когда он с усилием открывал один глаз, то другой закрывался поневоле. Короче, Юлия, которая искусала себе язык, чтобы не расхохотаться, сказала, что он нуждается в сне, и предложила ему проследовать за ней в приготовленную для него спальню.

И в самом деле отвела она его в отдаленный покой, окно которого выходило на боковую улицу, указала ему кровать, сама взбила подушку, ознакомила со всем, что могло ему потребоваться для удобства, обняла своего милого брата еще раз и, со сладостным поцелуем пожелав ему спокойной ночи, затворила за собой дверь.

Как только Р*** оказался один, он принялся непринужденно раздеваться. Поскольку ему пришлось это делать самому, без слуг, сие занятие показалось ему утомительным. В комнате было очень жарко. Господин Р*** отворил окно и, раздевшись до сорочки, приблизился к нему без чулок и прочего нижнего одеяния, чтобы насладиться ветерком, который приятно его овевал. Вокруг царила мертвая тишина, и ничто не препятствовало ему спокойно обдумать столь необычайную встречу. Он не солгал бы, сказав, что во всем этом кроется нечто невероятное, особенно не мог он понять, каким образом сестра разыскала его в Париже. Наконец Р*** почувствовал себя настолько сонным, что вынужден был лечь в постель. Придя к определенным заключениям, которые показались ему, как всегда, разумными, он затворил окно и направился к кровати.

По пути пришло ему в голову, что он должен еще уладить некое малое дело, к чему он перед сном имел привычку. Он вспомнил, что перед этим Юлия указала ему определенное место, открыл дверь потаенной комнаты, поднял край рубахи и хотел уже усесться, как вдруг с сиденьем и всеми досками со страшным грохотом провалился на улицу.

Поскольку никто не намеревался причинить ему какой-либо вред, в переулок нанесли всевозможный мусор, какой только можно было собрать второпях, и потому господин Р*** приземлился исключительно мягко. Но так как он, к несчастью, перекувырнулся в воздухе и воткнулся в груду мусора головой, он не имел возможности освободиться, одновременно соблюдая хорошие манеры. Наконец ему это удалось, он выпрямился и заметил себя в окружении таких запахов, что понял всю плачевность своего положения.

Поначалу господин Р*** принялся клясть свою несчастную судьбу, но, поскольку он еще не до конца понял истинную причину сего приключения, он поднялся со своим обычным спокойствием из кучи мусора, полагая, что, прежде чем ему отворят дверь, опасаться ему следует лишь возможности получить насморк.

Он принялся поспешно стучаться, но, казалось, в доме все вымерло, с первого до последнего этажа. Господин Р*** стал стучаться еще сильней — никакого ответа. Можно вообразить себе его отчаяние! Ночной ветер охлаждал своими ужасными порывами его икры, и не было ничего верней того, что он получит простуду, с которой должен будет пролежать по крайней мере восемь дней в постели.

Он принялся стучаться вновь, все настойчивей и бесстыдней; наконец отворилось окно и незнакомый ему женский голос прокричал:

— Что за дьявольский шум у двери? Чего вы хотите? Чего здесь ищете в столь неподходящий час?

— Откройте! — сказал господин фон Р***. — Иначе у меня от холода разболятся зубы. Откройте, говорю я вам.

— Но кто вы такой?

— Я господин Р***, благородный дворянин из Марки, и хочу к Юлии, моей родной сестре.

— Парень пьян, — услышал он другой голос, по которому узнал женщину, что привела его сюда. — Кто тут, к черту, хоть однажды слышал о благородных дворянах из Марки? Вылей ему что-нибудь на голову, Лотта.

Ничто не могло повергнуть шельмеца в больший ужас, как эта угроза; он отскочил на несколько шагов назад, на середину улицы, дабы не быть облитым, и принялся кричать, размахивая руками и топая ногами:

— Но ради Бога, крошки! Неужто вы меня не узнаете? Я в самом деле господин Р***

— Мы никогда не слыхали такого имени. Ступай прочь, дружище, и выспись; а когда наутро протрезвишься, приходи снова.

Шум и стук в дверь привлекли внимание прочих милосердных сестер, и вскоре во всех окнах показались головы в чепчиках. Поскольку дело касалось покоя и чести одной из них, они дружно заняли оборону, осыпая полуголого господина Р*** всевозможными ругательствами, бросая в него камнями и прочими предметами и угрожая, что спустятся к нему вниз, если он не успокоится и вновь нарушит их сон.

Господин Р*** осознал свое страннейшее положение. Оказаться ночью на улице без штанов и чулок, под холодным ветром — такое испытание явно не для каждого. Господин Р*** готов был уже из кожи вон вылезти, он собрал все свое мужество и стал вновь изо всех сил колотить в дверь.

Но в этот миг отворилось над ним маленькое оконце, из коего высунулась грубая смоляно-черная мужская голова с чудовищными усами и прорычала так грозно, что это заставило бы задрожать даже льва:

— Кто ты такой? Откуда ты? Чего тебе нужно?

Р*** так и застыл, неподвижно, оцепенело, но весьма выразительно глядя на ужаснейшую голову в колпаке над ним.

— Чего тебе тут нужно, пес? — повторил громила. — Сейчас, погоди вот, я к тебе спущусь.

С этими словами он захлопнул окно, делая вид, что собирается сойти вниз. Неизвестно, хотел ли он в самом деле исполнить свое намерение, поскольку господин Р*** положился на свои хоть и промерзшие, но, впрочем, довольно резвые ноги и помчался прочь, прежде чем противник смог достигнуть лестницы.

Когда господин Р*** оказался на следующей улице, он попался, к несчастью, стражникам, которые отвели его к полицейскому лейтенанту. Тому поведал он свою несчастливую историю, и через полдня в каждом уголке Парижа все знали и повторяли ее, вероятно с большими прибавлениями.

* * *

Зима миновала. Аделаида пресытилась и устала от забав и развлечений столицы. Она искренне тосковала по сельской жизни и, возможно, также по отеческим нивам. Мы четверо — отец Аделаиды, С—и, она и я — вновь обосновались в поместье тестя, и счастье мое сделалось для меня еще дороже.

Не то чтобы мы хотели похоронить себя в глуши, напротив, мы разработали приятнейший план всевозможных предприятий, служащих к нашему развлечению и пользе. Дон Бернардо, довереннейший друг Аделаиды, поддерживал с ней переписку касательно ее новых и еще находящихся в развитии