Шрифт:
Закладка:
В отличие от других образов, созданных несколькими сочными штрихами и повторяющимися характерными деталями, образ Матханова построен аналитически и дан в развитии. Он занимает большое место в романе и требует более пристального рассмотрения.
Казгирей Матханов — религиозный деятель новой формации, представитель младомусульманской духовной интеллигенции. Для того чтобы понять относительную прогрессивность такого деятеля в условиях буржуазно-демократической революции и борьбы с феодальными устоями и сложность борьбы с ним в условиях социалистической революции, достаточно, например, сопоставить его с фигурой кадия Ахмеда, изображенной дагестанским писателем Ибрагимом Керимовым в романе «Махач».
Здесь изображено столкновение борцов за Советскую власть с последователями шариата, пытавшимися после Февральской революции направить народ на путь религиозно-националистического самоопределения под эгидой некоторых зарубежных мусульманских государств. Но Ахмед-кади — духовный судья старой формации, стоящий на страже феодалов, проповедующий идеи панисламизма с неуклюжестью малопросвещенного агента султанской Турции. Это всего лишь духовно убогий ограниченный фанатик и доморощенный политикан, уста которого произносят елейные речи, а рука протягивает кинжал убийце борца за Советскую власть. В сопоставлении с такой традиционной фигурой еще больше выделяются и самый образ Матханова как духовного руководителя, и политика новой формации, и заслуга Кешокова в создании этого образа.
Нет, это уже не захолустный кадий в халате, а изящный молодой человек в белой черкеске и в пенсне, с одухотворенным бледным лицом интеллигента. И эта внешность соответствует сущности персонажа, раскрытой в романе со всей убедительностью.
Рассказав о нечаянном убийстве отцом Казгирея отца Инала и о трагической угрозе, нависшей над семьей убийцы и во многом определившей судьбу его детей, Кешоков и в этой истории и в ряде других моментов показал объективные и типичные для изображенной среды обстоятельства, в которых формировался человек и его мировоззрение. В формировании Казгирея немалую роль сыграли чувства страха и неискупленной вины, жажда подвига во имя добра и справедливости, понимаемого молодым человеком как деяние во славу аллаха. Позже это вылилось в мечту разрешить социальные противоречия посредством религии.
С фигурой Матханова связан очень интересный и сложный вопрос о формировании кадров и о позиции интеллигенции в отсталых мусульманских областях в период революции и в первые годы Советской власти. Наиболее доступным и поощряемым в самодержавно-колониальных условиях путем к образованию был путь религиозного образования. И подобно тому, как в свое время русская «бурса» выдвинула из своей среды не только религиозных мракобесов, но и революционных демократов, из среды мусульманских «сохст» (учеников медресе, семинаристов) выходили не только религиозные фанатики и буржуазные националисты, но и многие из тех интеллигентов-революционеров, которые в борьбе с мракобесием и национализмом закладывали первые кирпичи в фундамент национальной социалистической культуры.
И когда читаешь о пути Матханова, невозможно не вспомнить о человеке, прошедшем внешне схожий с ним путь образования, но пришедшем к другой цели. Речь идет не о прототипе, а об антиподе Матханова.
Начало биографии этого человека тоже связано с именем одного из кабардинских просветителей — Нури Цагова. Путь его духовного образования также пролегал из Баксана в Бахчисарай и в Стамбул. Но воодушевляло его не совершенствование в религиозной схоластике, а поиски выхода за пределы религиозного мировоззрения в широкий мир науки и культуры, чтобы приобщить к ним свой народ. И он шел к своей мечте без тех компромиссов, к которым прибегали «просветители» типа Матханова, прикрывающие лоском образованности и демократической фразеологией фанатическое служение аллаху. Пребывание этого человека в Бахчисарае совпало с разгулом белогвардейского террора в Крыму. А в Стамбуле он в качестве «нищего студента», голодного бродяги и грузчика в порту видел, как «цивилизованные» правоверные беспощадно эксплуатировали и грабили «простых» правоверных. В противоположность Казгирею, который постиг тонкости богословия и младомусульманские идеалы и привез в Кабарду типографию, чтобы пропагандировать эти идеалы, человек, о котором идет речь, привез на родину ненависть к религиозным мракобесам и угнетателям и горячую любовь к народу, воюющему за новую жизнь. Он стал чекистом и учителем. Его имя также связано с газетами. Но назывались эти газеты «Красная Кабарда» и «Карахалк» («Беднота»).
Я рассказал здесь о молодых годах человека, у которого учился Алим Кешоков, — основоположника кабардинской советской поэзии Али Шогенцукова, погибшего в фашистском концлагере в 1941 году.
И если мы раньше сопоставили Матханова с фигурой традиционного кадия, чтобы подчеркнуть свежесть образа мусульманского духовного деятеля новой для того времени формации, то сопоставление с деятелями революции типа Али Шогенцукова дает нам возможность лучше уяснить место Матханова в той небольшой, но сложной по своему составу группе кабардинской интеллигенции, для которой революционное преобразование края было не только полем деятельности, но и испытанием верности народу и проверкой жизненности их идеалов.
Просветительство Казгирея Матханова имело специфическую направленность: как уже говорилось, вместе с типографией Казгирей привез из Турции младомусульманские идеалы, густо замешанные на дрожжах шариата.
Он искренен в своих политических воззрениях и религиозных проповедях и, как многие другие младомусульмане, восставшие против феодализма, увидел в Октябрьской революции путь к осуществлению некоторых религиозно-демократических идеалов. Поэтому он отвернулся от белых. Но он и не примкнул к лагерю большевиков. Он избрал третий путь, сформировав самостоятельный шариатский отряд, который в союзе с большевиками дрался против белогвардейцев. Для Матханова это была борьба против князей и богачей, которые-де «отошли от истинного понимания правоверности», борьба за «возрождение нравственной чистоты народа, счастливого благословением аллаха и его пророка».
Как известно, Ленин призывал проявлять чуткость и гибкость в работе среди мусульманских трудящихся, учитывать огромную роль религиозного и национального моментов в их жизни. Но терпимость коммунистов к этим религиозно-национальным моментам подвергалась большим испытаниям. Хорошо, если «истинное понимание правоверности» совпало с национально-освободительным движением и борьбой за дело трудящихся против белогвардейцев и национальных феодалов. Хорошо, когда это прогрессивное понимание подтверждалось делом и пролитой кровью, как это было в борьбе шариатистов против белогвардейцев на Северном Кавказе, в Северной Осетии и Кабардино-Балкарии в частности. Но куда сложнее (с точки зрения размежевания — куда проще) обстояло дело, когда «истинное понимание правоверности» политически смыкалось с оголтелым религиозным фанатизмом и национал-шовинизмом.
Казгирей начал с устных проповедей и печатных обращений, в которых он призывал кабардинцев во
