Все верно. Она теперь порченная. Она скинула ребенка.

Той ночью, той первой, страшной ночью, которую Наоми провела наедине со своей болью и потерей, ее одолела сильнейшая лихорадка. Ее бросало то в жар, то в холод, раскрасневшееся лицо словно пылало, и громко стучали непопадавшие друг на друга зубы. Она вся вспотела, и простыни очень скоро намокли, пропитавшись ее потом. Наоми не могла согреться и куталась в них с головой, а спустя время резко отбрасывала в сторону, жадно глотая воздух, казавшийся ей спертым и тяжелым.

***

Такеши отучился бояться уже очень давно. Он не боялся боли, не боялся смерти, не боялся увечий. Его тренировали ребенком, и он перестал бояться темноты и высоты. Он не испытывал страха перед началом битвы, не страшился он и неизвестности.

Но в тот день, когда он вернулся в поместье, и Наоми встречала его у ворот, он вспомнил, как боялся когда-то давно, будучи совсем мальчишкой.

Такеши получил от нее письмо, когда до поместья оставалось меньше одного дневного перехода пути, и когда уже ничего нельзя было изменить — он возвращался домой в сопровождении Нарамаро и его доверенных людей. И он уже не мог попросить их повернуть обратно.

Серым осенним утром Наоми встречала их у ворот вместе с самураями и слугами, в строгом темном кимоно с тремя гербами клана Минамото и наброшенном поверх него на плечи хаори. Посланный Такеши гонец вовремя достиг поместья и предупредил, что глава клана возвращается вместе с Сёгуном, и потому она успела приготовить все для торжественной встречи. Яшамару и Масато стояли по бокам от Наоми, словно готовились подхватить ее в любой момент, вздумай она упасть, и поочередно бросали на нее короткие, косые взгляды, желая удостовериться, что с госпожой все хорошо.

Такеши спрыгнул с Молниеносного и, потрепав по холке, передал поводья в руки подошедшего самурая. Он дождался, пока рядом спешится Нарамаро, и зашагал к ожидавшей их Наоми.

— Добро пожаловать, Нарамаро-сама, Такеши-сама.

Ему показалось, что Наоми покачнулась, когда кланялась им, а, выпрямившись, с трудом удержала равновесие. Его жена была бледна, но и только. Ничего на ее лице не выдавало переживаемого ею горя. Ее прическа была идеально ровной — волосок к волоску; улыбка — приветливой, движения — плавными. Но вот в глаза она ему не смотрела и всячески прятала взгляд. А он не мог, физически не мог заставить себя перестать цепляться взглядом за ее живот.

Под широким оби и просторным хаори ничего нельзя было заметить, но ведь Такеши знал. Он знал и потому возвращался к нему взглядом — раз за разом. К плоскому животу своей жены, в котором не рос больше его сын. Или дочь.

Как гостеприимная хозяйка Наоми повела Нарамаро к главному дому поместья, поддерживая ничего не значащую беседу, а Такеши шагал позади них и все всматривался в спину своей жены. Кандзаси в ее волосах тускло блестели, когда на них падали редкие лучи солнца, надежно скрытого низкими, дождевыми облаками.

Такеши вдруг впервые осознал, что Наоми была хрупкой. Он никогда прежде не смотрел на нее так. Даже когда произносил свадебные клятвы и обещал ее беречь.

Как он мог считать хрупкой женщину, рискнувшую сразиться с ним? Женщину, которая — он знал — вела дела поместья железной рукой, если то было необходимо. Наоми являлась в его глазах какой угодно, но только не хрупкой.

Сейчас же, когда она улыбалась Нарамаро, когда все пыталась согреть озябшие ладони, когда потеряла их ребенка, когда боялась смотреть ему в глаза, внутри Такеши что-то изменилось.

Тем суматошным и полным забот днем Такеши ни на минуту не удалось остаться наедине с собственной женой. Наоми проделала с ним то, чему она научилась за время жизни в поместье Токугава — она искусно исчезала из поля зрения мужа, как годы назад убегала от вечно недовольного ею отца. Такеши не удалось застать ее ни у очага, где слуги готовили пищу, ни в комнатах, в которых разместили Нарамаро с советниками, ни в их собственной спальне. Она ускользала от него подобно песку, пропускаемому сквозь пальцы, и Такеши понял: Наоми боялась. Боялась и потому отводила взгляд, боялась и потому скрывалась от него в огромном поместье.

После пары безуспешных попыток он ее оставил. Рано или поздно они поговорят — Наоми не сможет убегать вечно. Пока Нарамаро и его советники отдыхали в горячих источниках в глубине поместья и проводили совместную трапезу, Такеши занимался делами клана, которыми ему следовало заняться уже очень давно.

Наоми не присоединилась к их вечерней трапезе, и все время, пока длился ужин, Такеши угадывал немые вопросы во взглядах Нарамаро и его доверенных людей. Ни один из них не был задан вслух, но они висели в воздухе вокруг них, слышались в неспешной беседе. Обычно жена главы клана принимала и развлекала гостей и сопровождала мужа во время трапез и встреч, если только на них не обсуждались текущие дела. Отсутствие Наоми порождало пересуды и недомолвки.

Идя по коридорам ночного поместья после затянувшейся допоздна трапезы, Такеши думал о том, что не удивится, если не увидит Наоми в их спальне — учитывая, как она упорно избегала его общества в течение дня.

Но он увидел.

Наоми стояла посреди комнаты, словно все, чем она занималась последние часы, — это ждала его возвращения и готовилась к встрече. Она не сняла кимоно, даже не развязала оби, и ее сложную прическу по-прежнему украшали кандзаси.

Пытаясь скрыть свою озадаченность, Такеши остановился у дверей и, скрестив на груди руки, в молчании смотрел на жену какое-то время. Грудь Наоми высоко вздымалась, выдавая волнение, а на ее щеках проступил румянец, заметный даже в тусклом полумраке, что не мог рассеять свет глиняной лампы. И она также молчала, лишь вздергивала выше подбородок.

Такеши узнал ее взгляд. Таким взглядом Наоми смотрела на него в поместье Токугава в тот день, когда осмелилась бросить ему вызов и готовилась умереть от его катаны, но не дать превратить себя в наложницу.

Он почувствовал горечь, когда понял, и невесело усмехнулся.

— Мы не на поле боя, Наоми.

Внутри Наоми что-то дрогнуло. Она моргнула несколько раз подряд и по-детски прикусила губу, тотчас растеряв весь свой запал. Из враждебного и нарочито дерзкого ее взгляд стал испуганным и забитым, но Такеши чувствовал, что встретивший его волчонок не исчез, а всего лишь затаился.

Нуждаясь в поддержке, Наоми интуитивно обняла себя за