Но туча догнала и накрыла их собой, и те, кто кроме нее, тоже догнали. Когда злые голоса окликнули Я — не имя, но привычные оскорбления, — он остановился. Он мог бы побежать, но тогда они побежали бы за ним.

— Вот ты где, дурень. Твоя мамаша послала нас глянуть, куда ты вдруг намылился.

Мальчишки. Те мальчишки, что швырялись в него камнями и насмехались над ним до тех пор, пока он вовсе не перестал выходить из дома.

— Не бойся, — сказал Ты. — Не бойся, не бойся.

— Эй, дурак! Обернись и посмотри на нас.

Но Я же знал, что его друг тоже боится и тоже хочет сдаться — чтобы все закончилось быстрее, если это так неизбежно, что оно начнется.

— Да, — прошептал он. — Но и ты тогда не бойся.

Я обернулся. Он не хотел видеть их лиц и потому уставился на острый камень, выступающий из дорожной пыли.

— Стой на месте, — предупредил Ты. — Если мы побежим, они погонятся за нами. Они как те собаки. Точно такие же.

— Что ты там бормочешь себе под нос, уродец?

— Просто притворись, что их нет, — задыхаясь, посоветовал Ты.

— Я пытаюсь, — тихо ответил Я и зажмурился.

Кто-то из мальчишек громко рассмеялся. Ему вторил не менее оглушающий раскат грома. Я вскрикнул и зажал уши руками, и Ты сделал то же самое. Как бы они хотели, чтобы все было иначе… Но под тучей, закрывшей все небо, не найти места, где спрячешься от ненавистной тени. Им было негде искать спасения от неизбежности. Далекая прекрасная страна их мечты угасла, как любой образ воображения.

Теперь хохотали уже все мальчишки. Калечащий, повергающий в безумие звук. Оборванный, тощий, дрожащий всем телом дурачок продолжал что-то бормотать, бешено вращая глазами под сомкнутыми веками. Стоя на месте, он был не такой уж интересной добычей, но стоило ему сорваться с места, как мальчишек охватил охотничий азарт. Они бросились в погоню.

Они вовсе не собирались его убивать. Разве что немного проучить, потому что никто не имеет право говорить с тем, кого они не могут видеть, никто не имеет право отводить от них слепой зачарованный взгляд или идти вот так один по дороге, как будто ему никто в целом мире не нужен. К тому же они уже метали в него камни. Так почему бы, подхватив с дороги, не запустить очередной?

Этот удар, пришедшийся на основание шеи, подобно почти всем прочим вещам в мире, оказался слишком сильным. Я погиб моментально, уже мертвым ударившись о землю. Мальчишки, перепуганные содеянным, порскнули прочь. Пыль, взметнувшаяся под их подошвами, понеслась вместе с ветром, сделав его колючим. Только Ты остался рядом с бесчувственным телом оборванного деревенского дурачка. Приподняв окровавленную голову, он положил ее к себе на колени и заплакал.

Огромная туча опускалась вниз, накрывая траву и дорогу, окружая неподвижных двоих. Она была тяжелой, облепляющей, мокрой (Ты задохнулся бы в ней, но Ты не дышал, когда чувствовал такую сильную боль), она вздрагивала и клубилась, как туман.

***

Когда видение погасло в его голове, Вогт пошатнулся и ухватился за спинку кровати.

— Ты ошибся, — сказал он едва слышно. — Ты понял неизбежность неправильно.

— Вот как, — равнодушно ответил Я. — Разве теперь это имеет значение?

— Да, потому что ты повторяешь свою ошибку, — ответил Вогт и, опустившись на пол, устало прислонился лбом к краешку кровати. — Те твои действия были тщетными. Тщетно и то, что ты делаешь сейчас.

— Даже если так. Я обречен продолжать. Знаешь, что по-настоящему странно? Они не видели меня. Я стоял рядом с ним, но они меня не видели. Однако те, кто попал сюда, смогли это сделать. Иногда они кричали от того, насколько боялись меня.

— Меня удивляет лишь то, что ты до сих пор не осознал собственную сущность, — пробормотал Вогт.

Я промолчал, снова потянувшись к ножу. Зажав рукоятку обеими руками, Я с силой вонзил нож в бледную грудь мертвеца и прочертил красную линию вниз, к животу, где виднелся розоватый горизонтальный след от подобной процедуры, проведенной ранее. Положив окровавленный нож на край кровати, Я уцепился за края надреза, раскрывая его. Затем, помогая себе ножом, отделил ребра от грудины и распахнул их, словно обложку книги. Открытая в теле Ты глубокая брешь была бледно-розового цвета и практически не кровоточила. Удовлетворённый достигнутым, Я отложил нож и снова потянулся к маленькому столику возле кровати.

— Хочешь прикоснуться к биению сердца, узнать, какое оно? — протянув руку, он продемонстрировал Наёмнице вздрагивающий мешочек.

Наёмница отпрянула.

— Всего лишь такое, насколько тебе хватило фантазии, — невнятно огрызнулась она.

Развязав мешочек, Я ухватил и стиснул что-то внутри. Взглянув на его пальцы, сжатые в кулак, подрагивающие от напора того, что билось под ними, Наёмница ощутила тошноту.

Погрузив кулак в разверстую грудь Ты, Я медленно разжал пальцы. Несчастный Вогт приподнял голову, наблюдая. Его мокрые глаза ярко сверкали, слезы капали с подбородка. Я извлек руку из разреза.

— Помоги мне, — потребовал он у Вогта.

Тот послушно встал на ноги.

Они надавили на ребра с противоположных сторон, сдвигая их друг к другу. Затем Я аккуратно стянул края разреза, и ткани покорно сомкнулись под его пальцами, срастаясь. Я расслабил пальцы, позволил своей ладони прикорнуть на груди Ты.

— Пульсирует, — отметил он, но на его усталом лице не отразилось никакой радости.

— Ты извратил все законы, — сказала Наёмница. — В твоем мире сердце бьется в мертвой груди.

— А кто вообще жив? — спросил Я. — Те были живыми, убивая его?

Наёмнице нечего было ответить.

— Теперь — дыхание, — Я взял со столика маленькую склянку, оставляя на ней кровавые отпечатки. Внутри склянки свивались завитки чего-то, напоминающего холодный пар.

Небрежно брошенная на пол, стеклянная пробка подпрыгнула и закатилась под кровать. Я прижал склянку ко рту мертвеца, позволив пару просочиться меж неподвижных губ. Переведя взгляд на Вогта, Наёмница увидела в его лице одну лишь мрачную обреченность. Вогт стал маленьким и беспомощным, он потускнел, как будто перестал существовать наполовину, когда у него забрали то, что составляло основу его личности.

— Открой глаза, — обратился Я к человеку на кровати. — Посмотри на меня как прежде. Для меня никого не существует, кроме тебя, и никого не будет существовать, потому что дверь только внутри и ее нет снаружи.

Наёмница подумала, что его сухой бесцветный голос причиняет боль Вогту, но и ей причинял тоже. Слезы обжигали ее глаза, как жидкое пламя.

— Открой глаза! — вскрикнул Я, хлопнув мертвеца по груди. Грудная клетка мертвеца ритмично вздымалась, но его веки