— Может быть, из-за меня, — наконец выдохнула она почти шепотом. — Разве не бывает, что мужчина разлюбил жену?

— Я в психологии дилетант, миссис Уэйд. Сыщику приходится быть всем понемножку. Я бы сказал, что он, скорее, разлюбил свою писанину.

— Вполне возможно, — ответила она спокойно. — Наверно, со всеми писателями это случается. Он, кажется, действительно не может закончить книгу. Но ведь он пишет не для того, чтобы наскрести на квартплату. По-моему, причина не в этом.

— А какой он трезвый? — Она улыбнулась.

— Ну, тут я вряд ли объективна. По-моему, очень хороший.

— А когда пьян?

— Ужасный. Злой, умный и жестокий. Считает себя остряком, а на самом деле просто неприятен.

— Вы забыли сказать — и агрессивен. — Она вскинула рыжеватые брови.

— Это было только раз, мистер Марло. И слишком уж это раздули. Я бы не стала говорить Говарду Спенсеру. Роджер сам ему рассказал.

Я встал и покружил по комнате. День обещал быть жарким. Уже и сейчас было жарко. Я опустил жалюзи на том окне, куда било солнце. Потом выложил ей все напрямик.

— Вчера я посмотрел статью о нем в справочнике «Кто есть кто». Ему сорок два года, женат до вас не был, детей нет. Родители из Новой Англии, учился в Эндовере и Пристоне. Был на войне, послужной список хороший.

Написал двадцать толстых исторических романов, где полно секса и драк на шпагах, и все они, черт бы их побрал, — бестселлеры. Заработал он, видно, на них прилично. Если бы он разлюбил жену, то, скорее всего, так бы и сказал и подал на развод. Если он спутался с другой женщиной, вы, вероятно, об этом узнали бы, и, уж во всяком случае, он не стал бы напиваться по этому поводу.

Если вы поженились пять лет назад, значит, тогда ему было тридцать семь. Думаю, что он уже кое-что знал про женщин. Конечно, не все, потому что всего не знает никто.

Я замолчал, взглянул на нее, а она мне улыбнулась. Значит, не обиделась. Я продолжал.

— Говард Спенсер намекнул — почему, понятия не имею, — что с Роджером Уэйдом что-то случилось в прошлом, задолго до вашей женитьбы, а теперь это всплыло и ударило по нему всерьез. Спенсер говорил о шантаже. Вы ничего об этом не знаете?

Она медленно покачала головой.

— Если вы спрашиваете, знала ли я, что Роджер платит кому-то большие деньги, — не знала и знать не могла. Я в его денежные дела не вмешиваюсь. Он мог бы выплатить большую сумму без моего ведома.

— Ладно, я с мистером Уэйдом не знаком и не могу представить, как бы он реагировал, если бы к нему явился вымогатель. Если он вспыльчив, то и шею ему мог бы сломать. Если бы такая тайна могла повредить его работе, или положению в обществе, или — предположим худшее, — привлечь к нему интерес блюстителей закона, что ж, может быть, он и стал бы платить, хотя бы поначалу. Но все это ничего нам не дает. Вы хотите, чтобы он нашелся, вы волнуетесь, страшно волнуетесь. Но где же мне его искать? Ваши деньги мне не нужны, миссис Уйэд. Пока что, во всяком случае.

Она снова полезла в сумочку и извлекла пару страничек желтого цвета.

Похоже было, что их печатали под копирку, одна была скомкана. Она расправила их и вручила мне.

— Одну я нашла у него на письменном столе, — пояснила она. — Очень поздно ночью — вернее, очень рано утром. Я знала, что он запил и наверх не поднимался. Часа в два ночи я спустилась посмотреть, что с ним, не лежит ли он без чувств на полу, ну и вообще… Его не было. Вторая страница валялась в корзине для бумаг, вернее, висела, зацепившись за край.

Я взглянул на первый, нескомканный листок. На нем было всего несколько машинописных строк. Они гласили: «Не хочется любить самого себя, а больше любить некого. Подпись: Роджер (Ф. Скотт Фитцджеральд) Уэйд. P.S. Вот почему я так и не закончил «Последнего магната».

— Понимаете, о чем тут речь, миссис Уэйд?

— Это он просто разыгрывал роль. Он большой поклонник Скотта Фитцджеральда. Всегда говорил, что Фитцджеральд — лучший в мире писатель-пьяница, а Кольридж — лучший поэт-наркоман. Обратите внимание, как напечатано, мистер Марло. Четко, ровно, без помарок.

— Обратил. Обычно люди в пьяном виде собственного имени не могут написать. — Я развернул скомканный листок. Тоже машинопись и тоже без ошибок.

Здесь было написано: «Вы мне не нравитесь, доктор В. Но сейчас вы самый нужный мне человек».

Пока я разглядывал текст, она сказала:

— Понятия не имею, кто такой доктор В. У нас нет знакомых врачей с фамилией на «В». Наверное, это тот, у кого Роджер лечился в последний раз.

— Когда ковбойчик привез его домой? И ваш муж ничего не упоминал — ни имен, ни названий? — Она покачала головой.

— Ничего. Я уже смотрела по справочнику. Там десятки врачей на эту букву. И вообще, это может быть не фамилия, а имя.

— А может, он даже и не врач, — заметил я. — Тогда вашему мужу понадобились бы наличные. Обычно врач берет чеки, шарлатан — никогда. Чек может оказаться уликой. И заламывают эти ребята будь здоров. Лечение на полном пансионе у них дома обходится в приличную сумму. Не говоря уж об иголочках.

Она удивилась.

— Иголочках?

— Все эти подозрительные типы держат своих пациентов на наркотиках. Так легче с ними управляться. Сбивают их с копыт часов на десять-двенадцать, потом они приходят в себя и уже не буянят. Но если применять наркотики без лицензии, можно попасть на полный пансион к дяде Сэму. Так что приходится брать подороже.

— Понимаю. У Роджера могло быть с собой несколько сот долларов. Он всегда держит деньги в письменном столе. Не знаю зачем. Просто причуда. Сейчас там денег нет.

— Ладно, — сказал я. — Попробую найти этого доктора В. Не знаю уж как, но постараюсь. Заберите свой чек, миссис Уэйд.

— Но почему? Разве вам не…

— Спасибо, это потом. И я бы предпочел получить его от мистера Уэйда. Ему это все вряд ли понравятся.

— Но если он болен и беспомощен…

— Мог бы сам обратиться к своему врачу или вас попросить. Он этого не сделал — значит, не хотел.

Она убрала чек в сумочку и встала. Вид у нее был очень подавленный.

— Наш врач отказался его лечить, — грустно призналась она.

— Врачей сотни, миссис Уэйд. Любой согласился бы помочь ему хотя бы раз. Многие стали бы лечить и подольше. В медицине сейчас