class="p1">Верховное командование узнало об этом назначении, лишь когда оно было уже твердо решено. Граф фон Гертлинг изменил за это время свое мнение о нас в лучшую сторону. Я не был с ним знаком. Мы ожидали от него разрешения задач, которые ложатся на каждое правительство по отношению к ведению войны: энергичное внутреннее руководство, поднятие нашей моральной боеспособности и урегулирование комплектования, с докладом о котором мы уже обращались к доктору Михаэлису, а также широкая пропаганда среди наших врагов.

Я возобновил сношения с военным министром и с директором военного департамента, каковую должность уже давно занимал генерал Шейх, относительно необходимости увеличения подвоза сил и средств к армии, но не нашел и в них деловой решимости. Оба они, несомненно, находились под впечатлением запутанных внутренних отношений и чувствовали себя ими связанными, вместо того чтобы работать над их улучшением.

Я все время возвращался к тому, что осенью 1916 года обусловило мои проекты, а именно к действенному использованию для победы всех сил германского народа. Было совершенно ясно, что закон о вспомогательной службе не отвечает своему назначению и даже вредно сказывается. Он недостаточно использовал рабочую энергию каждого отдельного немца на службу Отечеству и не возвращал армии в достаточном количестве опротестованных. Также не отмечалось никаких успехов в вопросе о сближении рабочих с предпринимателями, имевшем столь важное значение, особенно для переходного хозяйственного периода и для поддержания порядка в стране на время после войны.

По желанию генерала Шейха генерал-фельдмаршал и я приняли сначала представителей свободных профессиональных союзов, а затем и представителей христианских союзов и союза служащих. Мы сделали им серьезные указания на необходимость поддержать и поднять дух родины, при падении которого непременно должен был страдать и дух войск. Входить самим в обсуждение закона о вспомогательной службе не составляло нашей обязанности по занимаемым нами должностям. Они обещали нам свою поддержку относительно поднятия духа и высказались против забастовок; к моему удовлетворению, они чувствовали свою великую ответственность. Они сообщили мне целый ряд отдельных пожеланий относительно условий труда на родине, которые меня очень озабочивали, хотя я и не имел к ним непосредственного касательства. Эти заявления были переданы в соответствующее имперское учреждение с ходатайством устранить недоразумения. Я надеюсь, что в разговоре с этими представителями мне удалось разъяснить внутреннюю связь между армией и родиной и что они согласились с огромным значением, которое я придавал внутренним условиям для успешного ведения войны. Они были нашими гостями за обедом и, вероятно, почувствовали, что мы относимся с уважением к людям, расходящимся с нами во взглядах, и стремимся к совместной с ними работе на благо отечества. Праздные разговоры о том, что к нам вхожи только представители тяжелой индустрии, после этого несколько примолкли. И действительно, мы жили совершенно другими воззрениями. Мы чувствовали себя вождями всего вооруженного народа, а не только одной части имевшего тогда еще права на оружие народа. В этом мы также находились, хотя и не в открытом, противоречии к правительству, которое сознательно и исключительно опиралось на левое большинство рейхстага, представлявшее более или менее демократическую и радикальную часть народа, и совершенно игнорировало другую. Законодательство с уклоном влево, облегчавшее стачки и лишавшее защиты стремящихся к работе, дававшее право собраний и союзов молодежи и оставлявшее ее, таким образом, на произвол собственного невежества, вместо того чтобы ее воспитывать, и одновременное гонение на правых, ясно показывало, по какому пути пошло правительство.

Я вошел в обсуждение с военным министром печальных явлений на родине и, между прочим, указал на недостаточный, с моей точки зрения, надзор за печатью. Были рассмотрены условия, в которых находились гарнизонные войска. Обучение и дисциплина запасных частей оставляли желать лучшего, отдание чести становилось небрежным и часто вовсе не исполнялось. Работа гарнизонных войск, несомненно, была связана с большими трудностями. И здесь все больше сказывался недостаток подходящих офицеров. Правда, находившиеся на фронте части не могли отдавать способных переносить трудности похода офицеров, но ведь имелось много увечных офицеров, которые еще сохранили прежнюю силу воли. Но они также уклонялись от службы; причина, побуждавшая их к уклонению, часто заключалась в исключительно низких окладах содержания на родине. Здесь можно было добиться изменения условий только работой в широком масштабе. Вся же обстановка, сложившаяся в запасных частях, указывала военному министерству на необходимость по возможности усилить запасные части действующих армий, чтобы тем самым уменьшить число запасных на родине и вести обучение их в непосредственном соприкосновении с получившими закал на фронте солдатами. Зимой 1917/18 года во фронтовые запасные части были отправлены родившиеся в 1899 году.

Я вновь отдал себе отчет относительно обеспеченности продолжения войны. Я считал вопрос об укомплектованиях столь важным, что находил необходимым и участие народа в его решении. Только таким путем вопрос мог быть разрешен, и только в этой работе народ мог дать себе ясное представление и сам решить собственную судьбу. 10 сентября 1917 года по этому поводу верховное командование направило серьезное представление имперскому канцлеру. Генерал-фельдмаршал писал следующее:

«Пополнение действующей армии в настоящее время недостаточно, и особенно резко сказывается недостаток обученных запасных во всех родах оружия…

Если не удастся создать необходимые пополнения для армии, то исход войны станет сомнительным».

Чтобы получить укомплектования, мы считали необходимым, помимо повышения воинственного настроения и соответственной политико-просветительной работы, а также и изменения закона о вспомогательной службе, повысить производительность рабочего; это должно было позволить не позже весны 1918 года вызвать на фронт возможно большее число людей, способных переносить тягости похода и занятых сейчас в промышленности; мы считали также необходимым удлинить сроки службы, на которые распространялась воинская повинность. Доклад заканчивался так:

«Я считаю своим долгом подчеркнуть следующее: обстановка сложится критически, если мы немедленно не приступим к энергичной работе. Если мы будем действовать в этом направлении, то армия сможет успешно закончить войну.

По всем вышеупомянутым вопросам на все ответственные инстанции ложится огромная ответственность. В особенности не должно оставаться никаких сомнений ни у рейхстага, ни у профессиональных союзов, что они своей медлительностью или противодействием возложат на себя тягчайшую вину.

Несколько месяцев уже упущено; необходимость быстрого разрешения поднятых вопросов не требует доказательств».

Этот доклад также не имел никакого успеха. Был ли ознакомлен с ним рейхстаг, мне неизвестно.

После того как я имел возможность ближе изучить имперского канцлера графа фон Гертлинга, я должен был убедиться, что он также не являлся канцлером, который бы мог вести войну. Граф фон Гертлинг целиком стоял на точке зрения большинства рейхстага, ставленником которого он в известной степени и был, и проводил