К тому же они хотели сажать свои овощи на улице перед домом, как привыкли это делать, и были недовольны участками, которые фараон отвел им за чертой города; они жаловались, что там мало воды, и утверждали, что не в силах носить свои испражнения так далеко. Они натягивали через улицу тростниковые веревки, чтобы сушить одежду после стирки, и держали в комнатах коз, хотя фараон запретил это, оберегая их здоровье и здоровье детей. Никогда не видел я более недовольного и скандального города, чем город строителей в те времена, когда возводилась новая столица фараона. Но надо признаться, что со временем они привыкли ко всем неудобствам, подчинились им, перестали ругать фараона и только изредка, вздыхая, вспоминали свои прежние дома, но никто уже не хотел к ним всерьез возвращаться. Правда, коз женщины по-прежнему тайком держали в комнатах – этого им не мог запретить даже фараон.

Начался осенний разлив, потом пришла зима, но фараон не вернулся в Фивы, он упрямо сидел на корабле, руководя оттуда делами. Его радовал каждый положенный камень, каждая поднявшаяся колонна, и он часто смеялся, видя, как вдоль улицы вырастают легкие деревянные дома, тогда как мысль о Фивах, словно яд, портила его настроение. В Ахетатон он вложил все золото, отобранное у Амона, а земли Амона роздал беднякам, пожелавшим получить и засеять их. Он велел останавливать все суда, идущие вверх по реке, скупал у них все товары и сгружал их в Ахетатоне, огорчая этим Фивы, он торопил строительные работы так, что цены на дерево и камень поднялись, и человек мог разбогатеть, сплавляя лес от первого порога до Ахетатона. Кроме строителей, в Ахетатон прибыло еще много других рабочих, которые жили в земляных ямах или тростниковых хижинах на берегу реки, делая кирпич и размешивая глину. Они выравнивали улицы и копали оросительные каналы, а в саду фараона вырыли священное озеро Атона. По реке на судах доставлялись кусты и деревья, после разлива их высаживали в Небесном городе, сажали и большие плодовые деревья, которые дали урожай уже следующим летом, так что фараон с восторгом собирал первые финики, инжир и гранаты, созревшие в его новой столице.

Я как целитель имел много работы, ибо, хотя фараон поправился, поздоровел и повеселел, видя, как поднимается от земли его цветущий, легкий, украшенный пестрыми колоннами город, среди строителей свирепствовали болезни, особенно до того времени, пока в городе не были проведены оздоровительные каналы, к тому же из-за спешки при строительстве случалось много несчастий. До того как была построена пристань, разгружавшим корабли носильщикам, вынужденным брести по воде, очень досаждали крокодилы. Крики несчастных жертв было больно слушать, и вряд ли есть на свете более ужасная картина, чем человек, уже наполовину заглоченный крокодилом и продолжавший биться в его зубах, пока крокодил не нырнул в подводные глубины и не унес человека в свое гнездо. Но фараон был так переполнен идеей собственной справедливости, что ничего этого не замечал, и моряки сами оплачивали живущих в нижнем течении Нила ловцов крокодилов, которые постепенно сумели очистить от них реку. Многие утверждали, что крокодилы приплыли в Ахетатон за кораблем фараона от самых Фив, но об этом я не могу ничего сказать, хотя знаю, что крокодил – очень умная и хитрая тварь. Вряд ли, однако, крокодилы сумели соединить корабль фараона с плавающими по реке трупами, но если это так, то они действительно очень умные животные, только и ум не помог им в состязании с дебенами моряков и капканами ловцов, так что они сочли за лучшее оставить в покое берега Ахетатона – что тоже свидетельствует о мудрости этого удивительного и страшного животного. Покинув Ахетатон, крокодилы стаями спустились вниз по реке до самого Мемфиса, города, который избрал своей столицей Хоремхеб.

Следует рассказать, что, когда вода после разлива стала уходить, Хоремхеб тоже прибыл вместе с придворными в Ахетатон, но не для того, чтобы там поселиться, а для того, чтобы заставить Эхнатона отказаться от своего решения распустить войска. Фараон приказал ему отпустить со службы негров и сарданов, отправив их по домам, но Хоремхеб медлил с этим, он тянул время, не без оснований опасаясь вспышки бунта в Сирии, и поэтому стал передвигать туда войска. После фиванских беспорядков во всем Египте так неистово ненавидели негров и сарданов, что каждый, увидев негра или сардана, плевал и растирал плевок ногой.

Но фараон Эхнатон был непоколебим в своих решениях, и Хоремхеб зря потерял время в Ахетатоне. Их разговоры ежедневно проходили одинаково, и я могу о них рассказать.

Хоремхеб говорил:

– В Сирии царит серьезный беспорядок, и египетские гарнизоны там слабые. Может быть, Азиру таит злобу на Египет, и я не сомневаюсь, что в удобный момент он поднимет открытый бунт.

Фараон Эхнатон отвечал:

– Ты видел полы в моем дворце, на которых художники как раз сейчас изображают на критский манер летящих уток в тростниках? Кроме того, я не верю, что в Сирии может вспыхнуть бунт, ведь я отправил всем сирийским царям крест жизни. Царь Азиру вообще мой друг, он принял крест и воздвиг в Амурру храм Атона. Ты уже ходил смотреть колоннаду Атона рядом с моим дворцом? Она стоит того, чтобы ее увидеть, хотя колонны для скорости делаются просто из кирпича. Мне, правда, неприятно, что рабы трудятся в каменоломнях, добывая камень для Атона. Что же касается Азиру, то ты напрасно сомневаешься в его верности, ибо я получил от него много глиняных табличек, в которых он с интересом спрашивает о всяких вещах, связанных с Атоном, если хочешь – мои писцы могут тебе их показать, вот только приведем в порядок архив.

Хоремхеб говорил:

– Помочился бы я на его таблички, они такие же дерьмовые и лживые, как он сам. Но если ты всерьез хочешь распустить войска, разреши мне все-таки укрепить приграничные гарнизоны, ибо южные племена уже и теперь гонят свои стада на наши пастбища в земле Куш, проходя мимо пограничных камней, и сжигают селения наших черных союзников, что нетрудно, ибо эти селения построены из соломы.

Эхнатон говорил:

– Я не верю, что они делают это из злобы, бедность гонит их на наши пастбища. Пусть лучше союзники делят свои пастбища с южными племенами, я им тоже пошлю крест жизни. Я не верю и в то, что они нарочно сжигают селения, ведь, как ты сам говоришь, выстроенные из