Я тоже покинула комнату.

Через долгие мучительные секунды неловкого молчания мы дождались Лавису.

– Алишу отведи к скатти, пожалуйста, – обратился Дайра к ней.

– Плохая идея пускать… – сразу же занудила эта стерва.

– Будь добра, проводи госпожу Алишу к её метаморфу! – отчеканил Дайра, добавив в голос неприятного льда.

Кажется, это был конец великокняжеской аудиенции.

Вспомнив, как вели себя местные аристократы, пришедшие на несостоявшуюся свадьбу, я чуть поклонилась и обронила торжественно:

– Князь Дайра!

– Госпожа Алиша! – так же торжественно и сухо отозвался он, отвесив официальный поклон.

Лависа, совместив постное выражение лица с вежливым жестом, пригласила меня следовать за ней вниз.

Я принялась осторожно спускаться по лестнице. Как нелепо было бы сейчас гордо завалиться со ступенек. Ведь Дайра наверняка стоит наверху и смотрит мне вслед.

Дойдя до поворота на следующий лестничный пролёт, я получила шанс убедиться, что никто не стоит и не смотрит.

Что ни делается, всегда имеет причину, но часто не имеет смысла. В том, что сейчас произошло смысла не было ни капли. Никакого. Совсем.

Глава 20

Спускаясь всё ниже и ниже, я ожидала, что попаду в такое классическое подземелье, тёмное, сырое, с низкими потолками, неровными стенами, со звуками гулких шагов и капающей воды, с паутиной, мышами и ржавыми решётками поперёк проходов. Но нет. Я уже во второй раз пыталась думать о Морлескине как о средневековье. Непростительная ошибка, даже для моего богатого воображения.

То, что Дайра называл то подвалом, то подземельем, было всего лишь подземными этажами. Сколько их, я так и не поняла. Весьма возможно, что больше, чем над землёй.

Райс лежал вовсе не в сыром каземате, а в просторной комнате. Да, стены были выложены из гладких булыжников, но они были светлыми и сухими. Откуда-то тянул свежий воздух, а освещали помещение примерно такие же полоски неонового света, только розовые. Под розовым светом серая шкура скатти приобрела легкомысленный сиреневый оттенок, и вся картина получилась очень умиротворённая. Возможно, Лависа по старой памяти была бы не прочь устроить недруга в более спартанских условиях, но видимо не было в этом поместье таких условий.

Скатти лежал в углу на толстенной подстилке из грубо сваляного войлока и выглядел безмятежно спящим. Пребывал он в своём изначальном виде. Нормальная человеческая кровать у стены, застеленная по-больничному скромно, была ему не нужна. Ещё в помещении стоял низкий столик с кувшином и стаканами, а к нему можно было придвинуть огромное пухлое кресло, если очень постараться. Я вся взмокла, пока его двигала.

Лависа, уходя, объяснила мне, что трогать скатти можно, но трепать его и пинать, чтобы разбудить – бесполезно. Лечебное заклятье перенастраивается так, что из забытья больной выйдет только, когда перестанет быть больным. А затем, чтобы к нему вернулись все возможности удалённой связи, и исчезли ограничения в использовании магических способностей, кто-то очень сильный и сведущий должен приложить руку извне.

Меня такой расклад очень даже устроил. Хоть и почувствовала я, наконец, необъяснимую связь с Райсом, то, как цепко он хватает за горло, я ещё помнила. Так что мысль о том, что, очнувшись, он не сможет повторить свой подвиг, меня грела.

Я проверила скатти по-своему и убедилась, что лечение в разгаре. Заклятье действовало иначе и намного медленнее, чем получилось бы у меня, но всё шло нормально.

Потом я уселась в кресло поближе к столику, налила себе стакан воды и просто глазела на скатти. Так мне стало, как ни странно, спокойнее.

Сначала на душе у меня было отвратительно и тяжело. Я попыталась прокрутить в голове последний разговор с Дайрой, но не смогла. Как только я представляла себе, что произошло, так сразу всё перемешивалось, распадалось на части, и вместо связной картины всплывали отдельные фразы, бессмысленные, глупые и никому уже не нужные. Никогда ещё не было такого, чтобы мысли разбегались от одного простого желания подумать и представить. Но они разбежались, пока я так сидела, потеряв счёт времени. Не осталось ни печали, ни мыслей.

Когда в комнату вошёл Коста с корзинкой, я очень удивилась.

– Зачем ты здесь?

– Тебя навестить, – сказал Коста, ставя на столик традиционную низкую и широкую корзинку, содержимое которой скрывала плотная салфетка. – Ты наверняка проголодалась.

– Да нет вроде.

– Да точно, – уверенно кивнул Коста. – Ты здесь уже почти сутки.

– Не может быть! – испугалась я. Мой организм как-то совсем не почувствовал, что я сутки просидела в кресле.

– Может. Скорее всего, ты проспала большую часть времени и не заметила.

– Да я глаз не сомкнула!

Коста недоверчиво мотнул головой, но не стал возражать, просто снял салфетку с корзинки. Ничего особенного там не было, обычная для морлескинского завтрака мясная нарезка с лепёшками и две кривоватые тёмные бутылки.

– Что это?

– Обычные цветные вина, – пожал плечами Коста, расстилая