добровольное согласие стать солдатом. Хлоя тогда не поняла, что с ними делают, но речь шла о какой-то операции. Парень с оружием вместо руки. Молчаливые охранники. Неужели вот так? Губы дрогнули, слова застревали в горле:

— Они мучают, пока не примешь все условия. И… тебя вынудили, да? Ты подписал, согласился.

Надир криво усмехнулся:

— Меня не спрашивали. Но ты права, к тому, кто я есть, приложили руку, — он убрал волосы, сдвинул маскировочную псевдокожу, давая Хлое возможность хорошенько рассмотреть пластину на лбу. — И вот это тоже. Использовали для контроля.

Надир говорил. Хлоя не перебивала, только вздыхала иногда и недоверчиво кривилась. Здание было особым. Не совсем тюрьма, не совсем больница. Эксперименты на человеческом мозге. Опыты, где люди — всего лишь расходный материал. И неважно, виновен ты или нет. Хлоя верила и не верила. Как можно делать такое с обычными людьми, которые ни в чем не провинились. Другое дело злоумышленники, но даже применимо к ним опыты выглядели неоправданно жестокими.

— Какое преступление ты совершил? — спросила Хлоя, когда он замолчал.

— Я? — Надир внезапно рассмеялся. — Никакого. Говорил же тебе, мой корабль разбился на этой планете.

— Перелетов не существует, — упрямо повторила Хлоя.

— Послушай. Вывести тебя из комнаты на глазах у многочисленной охраны нереально, — продолжил Надир. — Отключить такое количество народу я не смогу. К тому же твое состояние оставляет желать лучшего.

— О чем ты? — встрепенулась Хлоя.

— Здоровье тебе подпортили, причем весьма серьезно. На, взгляни, если не веришь, — Надир протянул ей незнакомое устройство, размером с ладонь. Хлоя нерешительно взяла в руки и вздрогнула. С поверхности на нее смотрела испуганная девушка. Невероятно худая и какая-то безжизненная. Неужели это она? Восковая кожа, впалые щеки, темные круги под глазами. На этом лице оставались живыми только глаза. Но и взгляд какой-то уставший, потухший. Это были не осмотры — эксперименты, с нее вытянули все силы.

— Тебе колют много всякой гадости, — продолжил Надир. — Привыкание уже есть. Я не медик, к сожалению, не знаю, насколько процесс обратим.

Хлоя опустила взгляд, посмотрела на руки. Красные точки, оставленные инъекциями, морщинистая, внезапно постаревшая кожа, пальцы словно высохшие. Это же руки старухи, почему она не замечала раньше. А лицо ее… череп, обтянутый кожей. Глаза налились слезами. Она отбросила устройство и заморгала, часто-часто. Поднялась и отвернулась. Не хотелось, чтобы Надир видел. Но он подошел, обхватил за плечи, развернул и легонько прижал к себе.

— Не нужно плакать, успокойся. Все хорошо. Все будет хорошо, я обещаю.

Голос звучал ласково, Хлоя уткнулась носом ему в плечо, закрыла глаза, потерлась щекой. Так спокойно, надежно рядом с ним. Прошептала еле слышно:

— Что теперь делать?

— Слушай меня внимательно и выполняй в точности мои инструкции. Это важно, — Надир отстранился, усадил ее на стул, и, вернувшись на прежнее место, достал из папки лист бумаги и ручку. — Вот, возьми.

— Что-то подписать? Но я вроде уже, — она взяла листок, недоуменно пожимая плечами. — Чистая, зачем?

— Рисуй, — голос Надира звучал как приказ.

Хлоя недоуменно уставилась на листок. Осторожно взяла ручку. Подняла глаза на собеседника. Рисовать? Но она же не должна. Просто так нельзя рисовать. Губы снова задрожали, Хлоя с трудом сдержалась, чтобы не заплакать. Фрэнк строго настрого запретил заниматься подобным, как он называл, творчеством. Она не забыла, как он жег ее рисунки, и что говорил при этом. А сейчас, человек, сидящий напротив, уговаривает ее рисовать. Очередной подвох? Нет, он — не друг, только прикидывается, требует от нее неположенного.

— Рисуй, — повторил Надир уже мягче. — Ты талантливая, по-настоящему талантливая. Поверь, я знаю, о чем говорю. Видел, на что ты способна.

— Правда? — Хлоя слабо улыбнулась.

— Правда.

Хлоя провела по бумаге ручкой, начертила первую линию, не совсем понимая, зачем слушается. Что может изменить какой-то рисунок? Линия получилось неровной, прерывистой. Она отложила ручку в сторону и растопырила пальцы. Они дрожали.

— Что рисовать? Что я должна нарисовать.

— Ты — художник, тебе доступно то, чего не могут другие. Выбери место, где тебе хорошо. Сама знаешь, где. Слушай свое сердце. Отдайся ритму, рисуй. — Надир говорил нараспев, растягивая слова.

Он придвинул к ней стопку чистой бумаги. Хлоя взяла новый лист, распрямила, провела рукой от края до края, прижала к столу и, уняв дрожь в пальцах, снова взяла ручку. Новая линия получилась ровнее, увереннее. Еще не понятно, что здесь будет, но сейчас это не имеет значения. Хлоя улыбнулась. Лист, он как живой, его нужно приручить, и тогда возникнет картинка. Линии, пересечения. Долина, ветхая хижина, убегающая лента реки? Нет, не то. Место должно быть другим. Хлоя задумалась, по обыкновению грызя кончик ручки, скомкала лист, отбросила на пол, взяла новый. Уголком глаза заметила, как Надир подобрал упавшую бумагу, аккуратно свернул и положил в карман.

Достаточно несколько штрихов, чтобы линия задрожала, видоизменилась, ожила. Остальное получится само. Вот эта кривая — облака, еще одна — утес, а дальше море. Дом, нужен дом и что-то еще. Хлоя в задумчивости прикрыла глаза. Картинка из снов. Тропинка. Обгоревшая башня? Нет, башня должна быть целой, свежеокрашенной. Белая краска, она помнит. Трава. Если напрячься, можно услышать тихий шепот перекатываемых от ветра травяных волн. И мост, но уже для нее, чтобы перейти.

Хлоя оторвалась от рисунка, повернулась к Надиру. «Все правильно?» Он улыбнулся.

«Пойдешь со мной?» — спрашивали ее глаза.

«Не могу. Если бы умел, давно бы воспользовался», — так же молча ответил Надир.

«Фрэнк?»

«Я позабочусь».

«Так же как и обо мне?» — она непроизвольно поморщилась, уже поняв, что произойдет дальше.

«Надеюсь, что нет. У него не получится. Никто так не может, кроме тебя».

Ответ удовлетворил. Хлоя прикрыла глаза. Мечтательная улыбка осветила лицо. Так могут улыбаться только дети и любящие женщины.