требовали от меня, чтобы я в сжатом виде изложил содержащееся в книгах божественных, и я не пощадил труда, чтобы заключающееся во многих томах изложить только в двух небольших книгах; и притом так, чтобы при всей краткости почти ничего не было обойдено из происшедшего. Но при этом — добавляет Сульпиций — мне показалось, когда я дошел в своем повествовании до смерти Христа и деяний апостолов, — не нецелесообразным присоединить рассказ и о том, что случилось потом: описать разрушение Иерусалима, гонения на христиан, последовавшие затем времена спокойствия и потом снова наступившие в церкви внутренние смятения» (Migne. Patrol. Cursus, lat. series, tom. XX, p. 95). Отсюда видно, что церковная история вошла в труд Сульпиция, как совершенно сторонний предмет. И действительно, собственно церковная история занимает у него вторую половину 2-й, не очень большой по объёму книги. Это уже одно обстоятельство не дает права ждать многого от церковной истории Сульпиция. Но и кроме того — автор ведет свой рассказ до такой степени безучастно, до такой степени мало входит в смысл и значение повествуемого, до такой степени скрывает свою личность за фактами, какие он передает, что его история получает характер элементарной хроники, как история Сульпиция и именуется учеными в настоящее время. Автор положительно боится выступать в его истории с каким либо своим суждением о факте; так, сделав одно незначительное замечание от себя, он уже оговаривается: «если позволительно иметь в истории свое собственное мнение» (Ibid., р. 137). Он уже боится, не нарушил ли он законов истории, как их понимает он. При таком отношении к делу, автор, как историк и исследователь, почти вовсе невиден в Historia Sacra. Вот наперечет почти все случаи, когда Сульпиций дозволяет себе сказать что-либо в виде собственного суждения. Это, прежде всего при исследовании библейской хронологии, которой он занимается не без тщательности и успеха; потом — при рассказе о ветхозаветном законодательстве касательно священников он прерывает повествование, чтобы сказать несколько слов о том, как мало христианские священники его времени сообразуются с этими правилами, будучи объяты страстью стяжания, только и помышлявшие об имениях, заботившиеся о возделывании полей, алчные до золота, занятые куплей и продажей (Ibid., р. р. 109. 152); далее, — когда он говорит о разрушении Иерусалима при импер. Адриане: нужно заметить, что автор находит в этом событии то благодетельное следствие для христиан из Иудеев, что с тех пор эти христиане навсегда освободились от ига закона иудейского, под которым они продолжали еще оставаться (Ibid., р. 147); и наконец, — в рассказе о прискиллианах, современных автору еретиках. При таком индифферентном приеме, Сульпиций не мог быть историком в собственном смысле: историк тем в особенности и отличается от хрониста, что он не только повествует, но и произносит суждение.

В заслугу Сульпиция, как историка церкви, ставят следующее: его нерасположение к аллигоризму и типике, его непредвзятое отношение к современности, например, его отношение к иерархии (его суждения в этом смысле указаны нами выше), его интерес к иудейскому каноническому праву, на которое он смотрит глазами римского юриста. Как источник для историка нашего времени Hist. Sacra имеет значение по вопросу о прискиллианах, о которых Сульпиций говорит без всякого пристрастия; не теряет значения эта История для разъяснения споров арианских IV-го века, она же дает очень полезные указания для понимания события разрушения храма Иерусалимского Титом (Herzog. Encyklop., В. 15, S. 64. Aufl. 2-te) и проч.

Но все же Historia Сульпиция едва-ли заслуживает имени истории. Это не больше, как хроника, состоящая из сбора фактов, не связанных единством. Чем обширнее тот период времени, какой берется описать Сульпиций, и чем больше повествователь стремится все содержание случившегося передать хоть в кратких чертах, тем очевиднее становится господствующий характер, какой носит его «история», — это характер непритязательной хроники, написанной однако же изящным языком, которому отдают дань уважения знатоки латинской литературы, приравнивая автора к Саллюстью и Тациту (так делает Ebert).

Сульпиций написал еще два исторические сочинения: Vita Martini и Dialogi, т. е. «Жизнь св. Мартина Турского» и диалоги, служащие пополнением этой биографии. Сочинения эти имеют значение для истории поместной Галльской церкви; но не лишены важности они и для общей церковной истории, например, в них можно находить ценные критические замечания касательно египетского монашества IV — го века.

II. Римско-католические церковные историки Флери и Тильмон

Католическая французская церковь не богата замечательными церковными историками. Особенно скудна она такими в настоящее время. В ряду церковных историков французской церкви выделяются лишь два великих имени: Флери и Тильмона, но оба эти историка относятся к довольно-таки далекому прошлому. Оба они жили и действовали в конце XVII и начале XVIII века. Тем не менее их заслуги для науки не забыты и поныне. Их значение в научном отношении не одинаково: каждый из них проявил в своих ученых трудах своеобразный исторический талант, несомненный талант, вследствие которого труды эти сохранили интерес, несмотря на то, что они написаны назад тому два столетия. Сообщим некоторые сведения об этих двух славных историках.

I. Аббат Клод Флери

Аббат Клод Флери принадлежал к тому времени, когда французская литература во всех отношениях достигает высокого развития, а теология, можно сказать, достигает наивысшего процветания, какого только когда-либо достигала она в этой стране. Флери был современником таких теологов, как Боссюэт, Фенелон, Массильон.

Флери родился в 1640 году в Париже, был сыном одного адвоката родом из Руана, образование получил в клермонской коллегии у иезуитов, которым он за это оставался благодарным в течение всей своей жизни. По воле отца он посвятил себя изучению юриспруденции, будучи 18 лет он уже становится адвокатом и в продолжение девятилетней практики приобретает себе имя в Париже. Но так как род занятий не удовлетворял его глубокому чувству и религиозности, то Флери вступает потом в духовное звание и в 1672 г. становится придворным наставником принцев Конти, которых Людовик XIV избрал в сотоварищи дофину. Усердие нового учителя настолько было угодно королю, что он вскоре затем поручает ему воспитание своего сына. Но так как этот последний вскоре умирает, в 1684 г., то Людовик дает в награду Флери за его труды аббатство Локдье ордена цистерианцев, в Родезском диоцезе. Спустя пять лет король снова вызывает Флери ко двору и назначает его вторым наставником (sousprecepteur)[653] своих внуков. В 1696 году французская академия наук избрала его своим членом, а затем ему предлагалось епископское достоинство в Монпелье, но ученый муж отклонил от себя