Действительно, жанр и стилистика песен будущего альбома требовали участия в записи профессиональных исполнителей с самой разной специализацией. На «Коме» присутствовали энергичные рок-н-роллы («Африка», «Реанимационная машина»), кантри («Хит-парад»), акустический «Кондратий», психоделическая «Клаустрофобия», хард-рок «Гимн мертвым», кришнаитская «Харе Рама», а также «Гончие псы», мелодия которой представляла собой компиляцию сразу нескольких композиций Doors.

«Я никогда не относился к Моррисону как к революционеру, — говорит Григорян. — Он мне нравился и без революции — как мелодист с красивым драматичным вокалом. «Гончие псы» — это такой надгробный холмик памяти Doors».

Накануне сессии Григорян пригласил в «Крематорий» гитариста Олега Лагутина, саксофониста Александра Куницына (позднее сыгравшего на альбоме «Клубника со льдом») и скрипача Вадима Саралидзе («Дым»), впоследствии принимавшего участие в записи альбома «Дорога в облака» группы «Браво». Следующим, весьма неординарным шагом Армена стало привлечение к процессу записи актрисы театральной студии «Арлекин» Ольги Бочаровой. Несмотря на протесты продюсирующего альбом Бродкина, это было стопроцентное попадание в цель. Бочарова пела в унисон на «Мусорном ветре», исполняла мантры на «Харе Рама» и оперные вокализы на «Клаустрофобии», томно вздыхала, кокетливо мяукала и имитировала звуки любовной вакханалии на «Реанимационной машине». В соседний микрофон подпевал ее законный супруг актер Владимир Власенко. Сдвоенный бэк-вокал семейства Власенко придавал мрачным композициям «Крематория» новую окраску, которая после выхода альбома сразу же стала предметом бесконечных дебатов.

Последней из песен «Комы» была написана «Безобразная Эльза» — по горячим следам шапочного знакомства Григоряна с Венедиктом Ерофеевым. Как гласит история, их интенсивное общение переросло в глобальную пьянку, в финальной стадии которой из аквариума у реальной девушки Эльзы были съедены все рыбки, привезенные из Японии.

«Я хорошо помню, как в каком-то коридоре Армен под гитару впервые спел «Эльзу», — вспоминает Бродкин. — Когда он ее исполнил, трудно было предположить, что это будет суперхит. То, что пел Григорян, и то, во что превращалась песня в результате совместной обработки музыкантами, были два совершенно разных произведения».

Окаймляли «Кому» скрипичные зарисовки Михаила Россовского, стилизованные под старинный реквием. Примечательно, что название финальной пьески переводилось с испанского как «конец жизни», что было созвучно испанской же надписи на лицевой стороне оригинального оформления магнитоальбома: «Смерть читает список человеческих прегрешений на этой земле». Тема коматозного состояния и смерти выглядела сквозной в альбоме, претендовавшем на роль туристического путеводителя «в царство мрачное Аида». Экскурсия по королевству белых мумий стирала границы между понятиями «красота», «любовь» и «смерть», и они представляли собой нечто неразделимое: «Моя смерть разрубит цепи сна, когда мы будем вместе».

Жемчужиной «Комы» стала композиция «Мусорный ветер», написанная Григоряном под впечатлением от одноименного рассказа Платонова. Сюрреалистический сюжет о задавленном жизнью человеке послужил основой для будущего хита «Крематория». Вскоре музыканты уже записывали «Мусорный ветер» для телевизионного клипа, который буквально вытолкнул группу из квартирных апартаментов на просторы всесоюзной популярности. Интересно, что в природе существовала еще одна версия этой композиции, записанная группой во время съемок телепередачи «Рок-мост Ленинград — Москва». Но пресловутый телемост в эфир так и не вышел (по-видимому, из цензурных соображений), а сохранившуюся фонограмму «Мусорного ветра» с удивительно красивым двухголосием Троегубова-Григоряна последний использовать на альбоме не стал.

Свою каноническую аранжировку «Мусорный ветер» приобрел непосредственно в киностудии Горького, причем памятное скрипичное соло играл не Россовский, а Вадим Саралидзе. Это был показательный момент.

Михаил Россовский, один из наиболее ярких концертных скрипачей в советском роке, очутившись в студии, начинал заметно нервничать. У него периодически возникали конфликты со звукорежиссером, который требовал от музыкантов безупречной тональной стройности. Поэтому в самый ответственный момент Григорян решил не рисковать. И если на большинстве композиций партию скрипки исполнял Россовский (плюс блестящее таперское фортепиано в «Реанимационной машине»), то в «Мусорном ветре» и «Клаустрофобии» вместо него играл Вадим Саралидзе — по его же собственному желанию не указанный ни в одной из аннотаций той поры.

«Россовский — музыкант от бога, — говорит Григорян. — Из-под его пальцев никогда не выходили прямые ноты, но всегда выходила музыка — очень своеобразная и красивая. У Саралидзе все было наоборот. Это профессиональный музыкант в галстуке, сюртуке и с нотным станом, который умеет безошибочно воспроизвести ноты. Четкие, красивые, но все-таки ноты. Главным для нас было совместить на записи дух одного и консерваторскую технику другого».

Подобная проблема — правда, менее остро — стояла в отношении выбора гитаристов. Решена она была малой кровью: ветеран «Крематория» Евгений «Джон» Хомяков переключился на ритм-гитару, а все соло импровизационного плана исполнял Олег Лагутин.

Партию баса сыграл Сергей «Пушкин» Пушкарев, дебютировавший в «Крематории» на альбоме «Иллюзорный мир». С точки зрения Бродкина, он являлся самым талантливым аранжировщиком в группе. Фортепианное соло Пушкарева в «Гончих псах» оказалось одним из украшений «Комы».

Запись альбома осуществлял звукорежиссер Николай Шестов. Это был крепкий и опытный профессионал, который уже достаточно давно записывал саундтреки к кинофильмам всех мастей. Его «клиентами» были Эдуард Артемьев и акустические составы типа «Деревянного колеса», симфонические оркестры и джазовые диксиленды. В свое время Шестов работал дирижером в оркестре классической музыки, что служило гарантией того, что традиционной рокерской халявы с ненастроенными инструментами и нечетко сыгранными инструментальными партиями на альбоме не будет по определению.

«Кома» писалась на два восьмиканальных магнитофона Tascam в огромном просмотровом зале киностудии, причем звукорежиссерская кабина находилась на втором этаже. Сигнал «Мотор!» Шестов заменял жестами из-за стекла, напоминая в эти мгновения то ли регулировщика на перекрестке, то ли матроса с флажками на мачте. Из-за того, что студийные смены перемежались с паузами, запись растянулась на несколько месяцев и была завершена лишь зимой 1988 года.

Когда сведение было закончено, Шестов с музыкантами сделали несколько версий альбома, одна из которых оказалась перегружена шумами, добытыми в фонотеке киностудии. Так, к примеру, в «Харе Рама» звучали фрагменты оригинальной мантры, в неопубликованных «Собачьем вальсе» и «Мата Хари блюз» — лязг металлических цепей и т. п. Но Григорян, хорошо помня уроки «Винных мемуаров», от этого варианта альбома отказался, оставив лишь сигналы «скорой помощи» в «Реанимационной машине».

Любопытно, что «Кома» записывалась на киностудии имени Горького параллельно с озвучиванием фильма «Маленькая Вера», звукорежиссуру в котором осуществлял все тот же Шестов. В рабочее время он занимался «Маленькой Верой», а по вечерам записывал опусы типа «Безобразной Эльзы».

«Шестов с первых дней нашего сотрудничества искренне гордился тем, что озвучивает просто ломовой фильм, которого в советском кино еще не было, — вспоминает Дима Бродкин. — Там, мол, и трахаются, и матом ругаются, и поют песни из репертуара Любы Успенской. Он