— А ещё вы знали дорогу до «Ржавой Шпоры», — спокойно, почти бесстрастно сообщил Уилл, — Я смотрел на вас украдкой, делая вид, что выбираю путь. Вы морщились всякий раз, когда я поворачивал в сторону «Шпоры». И испускали вздох облегчения, когда я делал вид, будто собираюсь в другую. Я учился разбираться в лицах по картинам великих мастеров. И знаете, в этом отношении вы не очень-то отличны от прочих.

— А если и знаю, что с того? Я же гид, Уилл, чёртов проклятый Вергилий Нового Бангора, проведший здесь больше лет, чем вы жили на свете! Я знаю дыры, которые неизвестны даже крысам полковника Уизерса! Освободите меня или, клянусь, сами превратитесь в местную легенду!

— Я бы хотел, мистер Лайвстоун, но… — Уилл поднял нож к самым глазам. Сталь была дешёвой, неполированной, покрытой слоем ржавчины, такая скверно отражает, но Лэйду показалось, что она на миг сверкнула, сделавшись того же оттенка, что и глаза Уилла, — Откуда вы знали, где лежит нож?

— Что? Господи, да…

Уилл перебил его.

— Вы сказали, Доктор Генри был весьма подробен в своих записях. Что ж, может быть. Иной раз мы доверяем дневнику многое, включая то, о чём предпочитаем даже не задумываться. Но неужели Доктор был столь дотошен, что потрудился в точности описать даже то место, куда Поэт бросил своё оружие? Вот уж воистину удивительное внимание к деталям!

Чёртов. Самоуверенный. Щенок.

— Что скажете на это, мистер Лайвстоун?

Лэйд постарался собрать всё своё хладнокровие — всё хвалёное хладнокровие Бангорского Тигра. И этого запаса едва-едва хватило ему, чтобы задавить прорывающиеся панические нотки в голосе.

— Что у вас в запасе мало времени! Мне кажется, я слышу скрип входной двери. Если вы уповаете на свою неуязвимость, значит, ещё более глупы, чем мне казалось. Быть может, Роттердрах и не сможет разорвать вас, как этих несчастных девушек, чтобы использовать для украшения стены в гостиной, но только едва ли это сделает вашу участь приятнее. Вы останетесь его пленником. И рядом уже не будет старого Чабба, который смог бы помочь, вытащить наружу, вручить билеты и пихнуть сапогом под зад. Чтобы вы ни хотели спросить, вы уже потеряли чертовски много времени.

Уилл приблизился, осторожно держа в руках нож, который так и не пригодился Поэту.

— Вы были здесь, — произнёс он, — В «Ржавой Шпоре». Задолго до сегодняшнего дня.

Это не походило на вопрос. Но Уилл молчал и явно ожидал ответа.

Кажется, он знал, каким будет этот ответ ещё до того, как Лэйд разомкнул пересохшие, похожие на старую заветревшуюся курагу, губы.

— Да. Был.

— Вы сказали, что в членах клуба «Альбион» состояло четверо человек, не считая самого Доктора. Но это было не так, верно? Это ложь. Их было пятеро. С самого начала — пятеро.

Прежде он не замечал, до чего непросто выдерживать взгляд Уилла. Может, потому, что прежде он не был распластан перед ним, растянутый верёвкой, а в руках у Уилла не было ножа. Забавно, подумал Лэйд, с удивлением отмечая, что часть его рассудка ещё способна смеяться, до чего сильное влияние подчас оказывают обстоятельства на наше восприятие…

— Возможно.

— Вы видели их. Графиню, Пастуха, Архитектора, Поэта. Не глазами Доктора, а своими собственными. Глазами Лэйда Лайвстоуна.

— Да.

— Потому что тоже были членом клуба.

— Да.

— Но… почему?

Это последнее слово Уилл произнёс с иной интонацией. Не так жёстко и уверенно, как предыдущие, напротив, почти испуганно, по-детски. Да, подумал Лэйд, ощутив мстительное удовольствие, так и бывает. Дети растут в святой уверенности, что все вещи в мире устроены продумано и красиво, скреплены необходимыми причинами, которые достаточно просто разглядеть, вовремя задав простое «почему?». Здесь, на территории Нового Бангора, у этого слова нет его привычного могущества. Многие вещи тут происходят не «почему», а так, как им вздумается происходить. А иногда причин так много, что они мешают друг другу.

— Почему, Уилл?.. Почему не сказал вам? Почему утаил честь быть участником этой скверной истории с дурацким концом? — Лэйду захотелось сплюнуть, но в положении привязанного к кровати человека эта попытка скорее увенчалась бы фиаско, — У меня были на то причины, Уилл. Клуб «Альбион» погубил не Левиафан, он погубил себя сам. Как? Долго объяснять, а времени у нас как никогда мало.

— Его погубило предательство.

Уилл произнёс это тихо, будто самому себе, но Лэйд отчего-то в точности разобрал сказанное. Забавно — даже не подозревал, до чего тонкий у него слух…

Этот слух, необычайно обострившийся за последнее время, доносил до него и другие звуки. Скрип дерева, доносившийся снизу. Который мог быть фокусами заблудившегося ветра в руинах «Шпоры», а мог — Лэйд молча стиснул зубы — отзвуками чьих-то тяжёлых шагов на лестнице.

Роттердрах. От одного этого имени скручивались, тлея, сухожилия, а печень таяла горячим воском.

Великий Красный Дракон Нового Бангора. Убийца и грязный падальщик. Существо, которое по собственной воле или нет сделалось частью этой в высшей степени запутанной истории, распахнув пасть ловушки на том месте, где прежде располагался заброшенный храм Нового Бангора — брошенный его членами клуб «Альбион». И сделавшее это явно не случайно. Оно кого-то ждало здесь, развешивая по стенам мёртвую плоть, тоже на что-то надеялось и, вспомнив хруст его перекошенных зубов, Лэйд понимал — надеялось не напрасно…

— Может, и предательство, — неохотно согласился он, не отводя взгляда от ножа в руках Уилла, — Предательство, в общем-то, довольно простая штука, если избавить её от накипи из сантиментов. Мы ведь часто предаём друг друга, даже не задумываясь об этом и не всегда сопровождая предательство надлежащим моменту истовым поцелуем.

— Вы предали Доктора Генри, — с горечью произнёс Уилл, — Вы и прочие его ученики.

Лэйд попытался напрячь до предела стянутые узлами предплечья, после чего полностью их расслабить. Он где-то читал, что подобным фокусом высвобождаются от путь ярмарочные ловкачи. Но то ли фокус был хитрее, чем казалось, то ли он упустил из виду какую-то деталь, ровным счётом никакого эффекта он не добился. Возможно, этот трюк прошёл бы с обычным узлом, но только не с «Бараньим языком», затянутым умелой рукой.

Уилл не делал попытки ему помочь, молча и внимательно наблюдал за ним.

— Это в природе вещей, — отрывисто произнёс Лэйд, прекратив наконец тщетную борьбу, — Так устроен мир, ученики всегда предают учителя. Только тогда они могут начать собственную жизнь, оторвавшись от питающего стебля. И вы когда-нибудь предадите своего старика Бесайера, не сомневайтесь. Когда возьмёте всё, что он может вам дать. Что же до «Альбиона»… Он с самого начала был поражён многими болезнями.

— Это не может служить оправданием.

— Не вам решать! — огрызнулся Лэйд, — Из