– Наверное, выйдет рублей 600.

– В месяц? – поднял он брови.

– За весь сезон…

Мужик успокоился. У него выходило рублей 300 в месяц. Это – две "типовых" зарплаты.

Ставили мы кольца в канаву, потом опять тащились по деревне. Мудрый дядя Миша следовал принципу: тише едешь – дОльше будешь… Я сидел рядом, мокрый от дяди Мишиных слёз, в мокрой от слёз кабине.

Жизнь! Такая, какая она есть…

В деревне работали и другие строители : "стройотряд", гораздо более реальный, так сказать, и производительный, чем наш, студенческий. И без малейших признаков какой-либо идеологии.

Да! Такая вот история про "идеологию". Возимся мы как-то возле своей канавы, а по улице идёт старичок.

– Ребята!.. – произнёс он…

И начал рассказывать знаменитого "Луку …". Мы слышали такое впервые и покатывались со смеху. А в канаве сидел главный идеолог, комиссар стройотряда – строгая девица. Из канавы она вылезти не могла, кричала оттуда – требовала прекратить безобразие, швыряла в дедушку камешки… Старичок отступил к забору, и продолжил свой рассказ.

Так я познакомился с неизвестным мне классиком русской литературы – Барковым.

А идеология… Да никакой идеологии! Комиссар меня просила пару раз провести политинформацию – я и рассказал бойцам отряда (бойцами ведь назывались!), после обеда, обо всём, что прочитал в газетах…

Так какой такой "строительный отряд" работал еще в деревне, кроме нашего отряда? Это бригада армян, которая жила вместе с нами в деревенской гостинице. Вкалывали они буквально от зари до зари, так что мы их мало и видели – только по воскресеньям, когда у всех выходной день. У порога появлялся привязанный баран, а на пороге сидел жгучий брюнет и долго точил огромный нож. Потом жарился шашлык, посыпался кинзой – грядка кинзы здесь же, вдоль стены гостиницы (да какая там гостиница – просто большая бревенчатая изба). Угощали и нас – и не только шашлыком, но и коньяком. Вообще армяне – щедрые, добродушные, широкие люди. Жили, как люди. Могли себе позволить. Получали они… Трудно даже сказать, сколько рублей в месяц! Да они такого подсчета и не вели.

Значит, какие это такие армянские "стройотряды". В 1970-е годы, в каждой сибирской деревне – кажется, в каждой – работала бригада шабашников-строителей, кажется – исключительно армян. Появлялись они в деревне весной, работали до поздней осени – и уезжали домой, имея несколько тысяч рублей на руках. Строили коровники, дороги, жилые дома. Строили, наверное, неплохо – одна и та же бригада ездила в одну и ту же деревню порой несколько лет подряд.

Наверное, деятельность этих бригад была на грани закона, поскольку никакого упоминания о них нигде никогда не появлялось. Несмотря на стахановские темпы, поистине ударный труд и самые настоящие трудовые подвиги.

Во имя рубля.

Правда, во имя рубля совершали свои трудовые подвиги и другие советские граждане, только сопровождалось это словесной трескотнёй, если не сказать – словоблудием. "Даешь пятилетку за три года!". Да никто ничего не давал! Иван Иванович – Марья Ивановна, ходили на работу и добросовестно работали, а другие за них считали "пятилетки", писали-сочиняли лозунги, плакаты – в парткоме, профкоме, комитете комсомола. Да: одна из основных профессий в Советском Союзе – профессия художника-оформителя. Везде и всюду сидели художники-оформители!..

Иногда по "армянскому методу" работали и русские: городские инженеры объединялись на время отпуска в бригаду, договаривались с председателем какого-нибудь колхоза – и "давали стране угля", от зари до зари, на строительстве коровника.

Кстати, никаких "конфликтов на национальной почве" не было – и быть не могло, и даже разговоров на эту тему быть не могло!

Насчет больших денег разговоры… шелестели. Русские бы тоже куда-нибудь поехали так поработать-заработать, да куда? Настоящие, большие деньги, тысячи рублей – только на Северах. Тут вот, конечно, нюанс…

«Армянский метод» давал и последствия. От амурных дел! Молодые мужики, да еще горячие южане, да полгода в русской деревне! В общем, разбавили малость русскую кровь – и на пользу, на пользу…

Возвращаясь к большим делам, большой политике: у меня такое ощущение, что верховные власти к началу 1980-х годов, и особенно после смерти Брежнева, просто-напросто не знали, что с нами делать – со страной, людьми… Поэтому продолжал возрастать накал глупейшей пропаганды.

Поэтому продолжала нарастать пьяная волна… А причина этого дикого пьянства – абсолютный, полный, полнейший советский атеизм : всё равно помирать – так хоть вволю погулять!

Однова живем! Ни бога, ни того света нет – а кто не курит кто не пьёт тот здоровеньким помрёт. Есть такое выражение: коммунизм не выдержал взгляда смерти. Ну, и это тоже… Не выдержал взгляда смерти – не выдержал своего же дикого, нелепого, бестолкового атеизма. И своей нелепой, бестолковой пропаганды. Которая уже прямо во вред!

А как же мне досталось от "истории КПСС" в институте! Ну чистая же пропаганда… Во-первых, я чувствовал враньё всего этого дела; а во-вторых, преподаватель был настоящий фанатик своего предмета, свято веривший – если можно так сказать – каждому слову Маркса-Энгельса-Ленина. Даже если я отвечал хорошо, он всё равно смотрел на меня с недоверием – как человек неглупый, он понимал, догадывался… А я его даже по своему уважал : это ж надо так знать свой предмет! Однако, беда в том, что он педант и буквоед – и потому заставлял студентов делать конспекты… Тонкому, жидкому конспекту не доверял – как бы ты не уверял, что работу изучил хорошо! Конспект должен быть толстый, в тетради на 96 листов – которые в продаже отсутствовали. Толстый конспект – серьёзное отношение, тонкий – легкомысленное. Глупость умного человека.

Сколько же людей старшего возраста – инженеров, врачей, учителей, агрономов – сейчас тяжело вздохнёт, вспомнив эту историю КПСС… А еще диамат, истмат, политэкономия, научный атеизм – научный коммунизм! С первого курса и до последнего. Страшный вред!

Когда я работал в газете, на радио, после каждого Пленума ЦК КПСС, или выхода какого-нибудь Постановления – обязательно надо раздобыть "отклики трудящихся". Я шел на завод (обязательно на завод, на фабрику, на стройку!), начальство приводило ко мне рабочего-передовика, и мы… начинали вместе с ним читать материалы Пленума, или читать это Постановление – чтобы человек просто-напросто имел понятие, о чем идет речь.

На радио – это мука-мученическая! При виде микрофона люди цепенели. Я писал для них слова на бумажке, закрывал этот проклятый микрофон, и человек кое-как выдавливал из себя несколько предложений… Зато в редакции такой материал считался самым ценным!

Тьфу-у-у-у-у-у!..

Слава богу, сегодня