— Да я ж тебя… я ж тебя, Гаврила, теперь засеку! Ты на кого руку поднял? Я тебя с малых лет задарма пою, кормлю, — причитал мужик, катаясь по земле. — Забыл, кто тебя, сироту убогого, в своем доме пригрел? Запорю!!!

От боли он явно ничего не соображал и продолжал сыпать угрозы и проклятия на голову неблагодарного сиротки, отплатившего хозяину за все его благодеяния такой черной неблагодарностью.

— Да пошел ты… — И тут Денис завернул такую фразу, что глаза «благодетеля» полезли на лоб и он сразу перестал причитать.

Причем вогнал мужика в ступор не адрес, по которому убогий его послал, а тот факт, что он вообще его послал куда-то.

— Гаврила, ты заговорил? — ахнул мужик.

— А ты думал, я молчать буду, когда меня поперек спины кнутом оттягивают?

Мужик нервно икнул. Денис покосился на его сломанную руку, ему стало «благодетеля» немного жалко, и он помог ему подняться.

— В лубки надо заключить и тряпицами какими примотать. Сейчас я…

— Не надо, Гаврюша, — шарахнулся в сторону мужик, — я сам, сам… к знахарке сейчас схожу… а ты иди, Гаврюша, иди куда шел. На бродячий цирк хотел полюбоваться? Иди, родной, иди. А я дальше сам…

Денис проводил взглядом улепетывающего куда-то в сторону огорода благодетеля, пожал плечами:

— Странный мужик. По ходу псих.

Юноша вышел за ворота. Идти было трудно. Мешало тело. Привычной, упругой походки как не бывало. Мышцы у гиганта, конечно, впечатляющие, Шварценеггер рядом отдыхает, но они были какие-то закостенелые, нерастянутые. Нестерпимо зачесалась пострадавшая от кнута спина. Денис попытался достать ее рукой, но она за спину не заводилась. «Что же ты наделал, Валька! — мысленно простонал Денис, неспешно шествуя по деревенской улочке мимо плетней. — Так, спокойно. Сначала надо разобраться. Он наверняка запихал меня в какую-то сказку. Вопрос: в какую? Судя по всему, в русскую народную блатную хороводную, где я был по жизни деревенский дурачок — косая сажень в плечах, дебильная улыбка на устах. Мерзавец! Раньше я на сказочки смотрел со стороны и мелко пакостил в них из-за угла, а теперь прямо в шкуре одного из ее героев оказался. Непонятно только, в чьей шкуре. Почти во всех русских сказках дурачок у нас Иван. А я Гаврила».

Денис мучительно копался в памяти, пытаясь подобрать сказку под Гаврилу-дурачка, но сказка не подбиралась, и это напрягало. Что теперь ждать от будущего, юноша не знал. Он вообще ничего не знал! Не знал даже, какой он из себя и как выглядит со стороны. Может, у него, как у Квазимодо, горб за спиной торчит. Увидев молодку с полными ведрами, юноша, недолго думая, сдернул с ее плеча коромысло.

— Какой ты сегодня красивый, Гаврюша, — ласково сказала женщина. — Ты что, пить хочешь?

— Нет, на рожу свою посмотреть, — буркнул Денис, заглядывая в ведро. — У меня, кстати, горба за спиной нет?

С зеркальной поверхности слегка колышущейся воды на него смотрело простоватое лицо деревенского увальня. Очень приятное, надо сказать, лицо. Впечатление, правда, портила всклокоченная копна волос, и юноша начал старательно приглаживать их рукой. Как только пальцы зачесали довольно длинные волосы назад, расплескав их волной по плечам, выражение лица вообще изменилось до неузнаваемости, и его теперь даже увальнем было трудно назвать. Мужественное лицо сурового воина, по какому-то недоразумению облаченного в жалкие лохмотья.

— Так есть у меня горб? — перевел он взгляд на женщину и замер.

Молодка сидела на земле с отпавшей челюстью, выпучив на него глаза. Сообразив, что толку от нее в таком состоянии не будет, парень выдернул из дужек ведер коромысло, с трудом завел его за спину и начал им исследовать свой тыл, заодно почесывая набухающий от удара кнута рубец.

— Горба нет, — удовлетворенно хмыкнул ликвидатор нулевого уровня, возвращая коромысло на положенное ему место, отвесил шутливый поклон ошарашенной молодке и продолжил путь.

Дорога вывела его на базарную площадь, в самом центре которой развлекался народ, глазея на бродячий цирк. Денис подоспел, похоже, к финальной части представления. Жонглер как раз шустро, одно за другим, навесил на шею кольца, которые только что мелькали в воздухе, раскланялся и уступил место шпрехшталмейстеру.[2]

— А теперь я предлагаю попытать счастья нашим глубокоуважаемым зрителям! — громогласно заявил он.

Два силача с натугой выволокли из полосатого шатра, в котором артисты переодевались и хранили свой реквизит, огромную гирю и выставили ее на центр площади.

— Тому, кто сможет эту гирю о десяти пудах от земли оторвать, плачу пятак, — обрадовал зрителей шпрехшталмейстер. — Тот, кто дотащит ее до пупка, получит уже два пятака, а тот, кто поднимет ее над головой…

— Получит целый золотой, — прогудел Денис, выступая вперед.

— Гаврила…

— Гаврила…

— Да это же наш убогий!

— Гля-кась, дурачок наш деревенский заговорил! — загомонила пораженная толпа.

— Нет, не золотой, — заволновался конферансье, окидывая взглядом фигуру деревенского дурачка. — Три пятака, не больше.

Габариты двухметрового гиганта его впечатлили.

— А ежели я эту игрушку в небо закину, заплатишь золотой? — прогудел Денис, подхватывая гирю и оценивающе взвешивая ее в руке. — А то мне одежонку нормальную купить не на что.

Однако заработать ему помешал «благодетель». Он ворвался на площадь в сопровождении толпы мужиков, среди которых выделялся осанистый мужчина в добротной рубахе, прижимая сломанную руку к груди.

— Вот он, вот он, ирод! Меня побил, работать отказывается, а я ведь его столько лет кормил, поил, заботился, как о дитяти родном, и все почитай задарма! Ты, Михей, как староста должон…

— Без тебя знаю, что я должон, а что не должон, — огрызнулся Михей, выходя на площадь. — Ты что ж это, Гаврила, безобразничаешь? Кузьма тебя, убогого, в доме своем приютил, уже, почитай, пятнадцать лет кормит, поит, одевает, обувает…

Денис побагровел. Свободной от гири рукой рванул на себе жалкое подобие рубахи, явив взору восхищенных зрителей великолепный торс, на котором бугрились мышцы.

— Одевает? Вот это вот одежда? — Юноша швырнул старосте под ноги обрывки.

У Михея отпала челюсть.

— Ты заговорил?

— Пока я лишнего не наговорил, сделай так, чтоб я тебя и этого урода, — кивнул Денис на «благодетеля», — больше не видел.

— А то что? — начал пятиться Михей.

— А то, что я не только с руки, я и с ноги разговаривать умею. Хотя… Стой! Ты тоже!

Денис взял за шкирку «благодетеля» и, как кутенка, вздернул его над землей. Зрелище было еще то. В одной руке гиганта была десятипудовая гиря, в другой трясущийся от страха «благодетель».

— Сколько лет, говоришь, я на него лет