полиглота и трудоголика, который до последних дней своей недлинной жизни был предан театру в его всемирно-историческом предназначении. Валерий знал все хитросплетения мирового театрального сообщества, владел бюрократической интригой на самых разных уровнях, при этом он обладал не только поразительным талантом профессионального зрителя, но и сохранившейся наивностью человека, готового обманываться, глядя на подмостки. Именно во многом благодаря ему М. Царев привлек к работе Советского национального центра МИТ молодых А. Бартошевича, В. Силюнаса, а потом и автора этих строк. МИТ был уникальным окном в большой театральный мир, без него в ту пору было бы трудно понять, в каком контексте живет советский театр, который при всех идеологических шорах мог победительно конкурировать со сценическим искусством любой мировой державы. Нас долго не выпускали за рубеж, но зато мы могли читать театральные журналы разных стран, которые будоражили наше воображение.

Тогда в 1973 году я познакомился с Джорджем Уайтом, профессором Йельского университета, внуком и сыном знаменитого семейства американских художников, который в начале 70-х создал Центр Юджина О’Нила, по прошествии времени этот центр стал своего рода новейшим мостом между американскими и советскими, а затем и российскими театральными профессионалами. Да и с кем мы только не познакомились в ту счастливую майскую неделю 1973 года! И самое главное, мы говорили об искусстве с людьми, которые казались нам небожителями. Порой мы не понимали друг друга – в ответ на наши жалобы о партийной цензуре они отвечали нам жалобами на экономический диктат (его несокрушимую силу мы поняли лишь двадцать лет спустя). Они были правы – экономику не обманешь, и с ней невозможно договориться, не то что с управлением культуры. Но при всех различиях мы сходились в главном: театр – это социальная миссия и беспечная игра, храм и балаган, молитва и кощунство. Театр – самый человечный способ диалога со смертью, с небытием. И самый трудный путь в бессмертие – уж больно мимолетное искусство. Мы говорили о смысле и тайнах творчества, именно в эти моменты мы открывались друг другу почти без опаски. О бытии можно говорить бесстрашно. Не то что о реальном социуме.

В советское время, которое я вовсе не хочу идеализировать, театр был не то чтобы равен жизни, он составлял ее существо. Художественная культура была землей обетованной, в которой исчезали все мерзости повседневного существования. Кажется, что сегодня все иначе. Но не верьте тому, что пошлость жизни убила искусство. Это невозможно. Ведь именно «возвышающий обман» открывает ту истинную правду человеческого бытия, где каждому воздается по заслугам его.

Март 2013

Однолюб

В жизни Виктора Новикова, которому 23 марта исполнится 70 лет, – одна жена, с которой они вместе почти полвека, одна дочь и один театр, где он работает с 1968 года, Театр имени В.Ф. Комиссаржевской.

Он никогда не стремился уехать ни из Ленинграда, ни из Санкт-Петербурга, откуда один за другим уезжали его друзья: Иосиф Бродский и Михаил Барышников – в Нью-Йорк, Анатолий Иксанов и Давид Смелянский – в Москву, кто-то – в другие города и веси. Занимая разные властные посты, не раз искушал его заманчивыми, как мне казалось, московскими предложениями, но он оставался непреклонен. Ему было хорошо в маленькой завлитской комнатенке, заваленной самыми разными изданиями, от громоздких томов в переплетах до рукописей пьес начинающих драматургов. И он не собирался никуда переезжать оттуда.

Он с удовольствием ездит на гастроли в Македонию, а в отпуск в Болгарию. Он счастлив навестить Михаила Барышникова в Нью-Йорке или Пуэрто-Рико. Время от времени бывает даже в Москве, где его друзья борются за право принимать его и его жену Ларису на постой в своих квартирах. Но при всем том он уверен, что лучшей семьи, лучшего города и лучшего театра ему не надо. Ему до сих пор невероятно интересно с ними. Это его родное пространство творчества и любви.

Виктор Новиков пришел в Театр имени В.Ф. Комиссаржевской через два года после того, как окончил Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии, в 1968 году. Через два года после того, как этот театр возглавил Рубен Сергеевич Агамирзян, мечтавший превратить его в ленинградский «Современник».

Агамирзян был тогда на гребне славы – после шумного успеха спектакля «Я, бабушка, Илико и Илларион» по роману Нодара Думбадзе с Ефимом Копеляном и Сергеем Юрским в главных ролях в ленинградском БДТ, куда его пригласил возглавивший этот театр Георгий Товстоногов. Агамирзян понимал, что строительство нового театра потребует новой драматургии, что его театр должен стать местом, куда будут стремиться не только мастера, но и дебютанты, а для этого ему был нужен человек не только с безупречным художественным вкусом, но и остро – по-писательски – ощущающий болевые точки времени, само быстро меняющееся течение жизни.

Понятно, что он шел на риск, приглашая на должность своего помощника по литературной части 25-летнего редактора Ленконцерта. Но, пригласив его, он определил судьбу Театра имени В.Ф. Комиссаржевской на полстолетия вперед. Не берусь судить, догадывался ли он об этом, – но знаю, что о своем выборе Агамирзян никогда не жалел.

Виктор Новиков сумел собрать вокруг театра не только «шестидесятников» первой волны, таких как Михаил Шатров или Виктор Розов, но открыть путь на сцену их молодым собратьям, от Григория Горина до Александра Галина. Он и в классической драматургии искал ту веру в человеческие ценности, которая помогает выживать в самые страшные времена мракобесия. Он всегда видел свет в конце тоннеля. И прежде всего потому, что никогда не переставал прокапывать этот тоннель.

1968 год был рубежным годом «оттепели», – после Пражской весны, обещавшей «социализм с человеческим лицом», после августовских событий наступила пронзительно холодная осень, а за ней и зима. И не только в Чехословакии, но и в Советском Союзе. Сохранять внятную гражданскую позицию в этих условиях удавалось лишь тем, кто умел переплавлять политическую публицистику в яркие сценические образы, кто знал цену «шуткам, свойственным театру», кто владел эзоповым языком художественных метафор. И тем, кто не боялся рисковать в пределах разумного расчета.

Для того чтобы в этих условиях сохранить свое творческое и человеческое лицо, нужен был недюжинный житейский ум и, конечно же, художественный дар. К счастью, Р. Агамирзян обладал и тем и другим. У его молодого помощника по литературной части было множество дел – Виктор Новиков в ту пору только начинал свое знакомство с представителями драматургического сообщества, – но, видимо, уже тогда он начал постигать тайную науку художественного руководства театром. Уже в пору своего завлитства он стал одним