Хованского обвиняли в намерении убить обоих царей, Ивана и Петра. Однако младший сын Хованского Иван, сосланный при Софье, после государственного переворота 1689 года занял довольно видное место. Можно думать, что Петр вовсе не был убежден в преступных умыслах Хованских.

Этот младший сын князя Хованского, бывший в селе Воздвиженском свидетелем казни отца и брата, ускакал в Москву и сообщил стрельцам о случившемся. Стрельцы заняли Кремль и захватили запасы военных снарядов. Патриарх не был в состоянии остановить движение стрельцов: они грозили убить его и перебить всех бояр. Можно было ожидать отчаянной борьбы между различными классами общества.

Между тем князь Василий Васильевич Голицын позаботился об укреплении Троицкого монастыря; сюда собрались со всех сторон ратные люди на помощь правительству. Достойно внимания, что были призваны и иноземцы – воины, проживавшие в Немецкой слободе близ Москвы. Правительство доверяло им вполне. И в 1662 году по случаю коломенского бунта царь Алексей пригласил иноземцев на помощь; позже, в 1689 году, когда происходила развязка борьбы между Софьей и Петром, иноземцы тоже явились в Троице-Сергиевом монастыре и этим содействовали победе Петра над Софьей[59].

Видя военные приготовления в Троице-Сергиевом монастыре, стрельцы, лишившиеся начальника, решились отказаться от дальнейших мятежных действий. По приглашению правительницы они отправили в Троицу выборных, которые от имени стрелецкого войска изъявили раскаяние.

Как видно, стрельцы плохо надеялись на свою силу и свое военное искусство. Только что подняв знамя бунта, они мгновенно превратились в покорных рабов. Не только в записках современников, переполненных анекдотическими и легендарными чертами, но и в архивных делах встречается замечание, что стрельцы прибыли в лавру с плахой и топором в знак того, что они достойны смертной казни и отдают себя во власть правительства[60].

Немногие стрельцы были казнены, – вообще же мятежников помиловали. Между условиями, на которых им даровалось прощение, встречаются следующие: к раскольникам не приставать, в чужие дела не мешаться (то есть не поднимать вопроса о крестьянах), за казнь Хованского не вступаться ни под каким видом[61]. Челобитчики на все согласились беспрекословно.

Немного позже стрельцы, очевидно, по внушению правительства, подали челобитную, в которой отказывались хвалиться преступлениями, совершенными ими в мае, уверяя, что лишь по злоумышлению Хованских просили тогда поставить на Красной площади столб. «И ныне мы, – сказано было в челобитной, – видя свое неправое челобитье, что тот столб учинен не к лицу, просим: пожалейте нас, виноватых холопей ваших, велите тот столб с Красной площади сломать, чтобы от иных государств в царствующем граде Москве зазору никакого не было»[62].

Столб был сломан 2 ноября; 6-го – двор возвратился в Москву. Мятежный дух еще продолжал по временам обнаруживаться в стрелецком войске, но думный дьяк Федор Леонтьевич Шакловитый, пользовавшийся особенным доверием правительницы и сделавшийся теперь начальником стрелецкого войска, умел сдерживать стрельцов.

Оказывались необходимыми некоторые строгие меры в отношении крестьян, между которыми господствовало также сильное волнение. Недаром правительство требовало от стрельцов, чтобы они не вмешивались в чужие дела. Разграбление во время майского кровопролития Судного и Холопьего приказов, в которых находились крепостные книги, было именно таким вмешательством в чужие дела. Теперь же, 13 февраля 1683 года, издан был указ: «Которые холопы взяли у бояр отпускные в смутное время за страхованием и с теми отпускными били челом кому-нибудь во дворы и дали на себя кабалы, тех отдать прежним их боярам и впредь таким отпускным не верить, потому что они их взяли в смутное время, неволей, за смутным страхованием; да этим же холопьям при отдаче их чинить жестокое наказание, бить кнутом нещадно; если же прежние господа не возьмут их, то ссылать в сибирские и другие дальние города на вечное житье»[63].

В Москве узнали, что в разных областях и городах «тамошние жители и прохожие люди про бывшее смутное время говорят похвальные и другие многие непристойные слова, на смуту, страхованье и соблазн людям». Вследствие этого в мае 1863 года был объявлен указ, которым под страхом смертной казни запрещено хвалить прошлое смутное время[64]. Оказалось, что в областях скрывалось множество беглых стрельцов в крестьянском платье, особенно в Путивле, в Конотопе, в Переславле и в других местах малороссийских, а также на Дону; вероятно, не без влияния московских стрельцов рассеивались разные ложные слухи, происходили волнения. Против всего этого правительством были приняты разные меры[65]. На Дону было столько недовольных, что тамошние представители власти просили не ссылать более в донские города преступников, потому что они возбуждают смуты. На Дону, между прочим, ходило по рукам мнимое послание царя Ивана Алексеевича, в котором приказывалось казакам идти на Москву, где бояре не слушаются его, царя, и проч. Каждую минуту можно было ожидать повторения времен Стеньки Разина[66].

За границей думали, что восстановление порядка в Московском государстве окажется невозможным. В Польше надеялись воспользоваться этими смутами для приобретения вновь Малороссии. Так что и для сохранения авторитета правительства в области внешней политики нужно было заботиться о подавлении во что бы то ни стало всякого мятежного духа в России.

Из всего сказанного видно, что в первое время правления Софье приходилось бороться со страшными затруднениями. Прошло несколько месяцев, пока новое правительство получило возможность настоящим образом направить свою деятельность. Нельзя отрицать, что сила воли правительницы и ее способности содействовали спасению авторитета власти в это время.

Глава IV. Правление Софьи

Семь лет управляла Софья делами. Нельзя сказать, чтобы это время было особенно богато какими-нибудь важными событиями или правительственными распоряжениями. Однако характер внешней политики в правление Софьи, именно война с татарами на юге, а также программа преобразований внутри государства, приписываемая князю Василию Васильевичу Голицыну, вполне соответствуют тому направлению, в котором впоследствии шел вперед Петр и относительно восточного вопроса, и относительно реформ в духе западноевропейского просвещения.

Князь Василий Васильевич Голицын, человек замечательный умом, образованием и опытностью в делах, сторонник западноевропейской культуры, восхищавший иностранных дипломатов утонченностью и любезностью обращения с ними, может быть назван в отношении смелости своих намерений в духе реформы предшественником Петра. Хотя Голицын и не отличался особенной независимостью мнений или силой воли, но считается одним из самых достойных представителей эпохи преобразования России[67].

Голицын родился в 1643 году в дворянской знатной семье. Еще при царе Алексее Михайловиче он занимал довольно важные посты при дворе. В царствование Федора он участвовал в Чигиринских походах. Особенно важную услугу оказал он государству своим содействием в отмене местничества. Этой мерой главным образом обусловливалось преобразование войска.

Голицын был истым