Вежливо конечно, но от этого не менее обидно. Со стрельбой у большинства беда. Заходя на своих кораблях в порты только для планового обслуживания машин, они большую часть времени провели на этой войне в море, а там особо из пистолета не постреляешь, там всё больше работают стволы куда как больше.

— Стреляли из пистолета? — лейтенант уважительно смотрит на награды и вежливо закрывает глаза на то, что я свой ТТ прямо при нём только начинаю заряжать, хотя должен был быть готов при подходе к рубежу. Честно признаюсь, засмотрелся и забыл, а когда меня к рубежу крикнули, уже поздно было.

— Приходилось — хмыкаю я — только в упор, на такую дистанцию честно признаюсь, только из ППШ стрелял.

— В упор это какая дистанция, можете конкретнее? — настырный попался инструктор.

— В упор это полметра примерно, тогда у меня не было времени точно с линейкой мерить. Может меньше, может больше, хер его знает — честно признаюсь я.

— Это как это? — удивляется лейтенант.

— Это так это. С ножом я не очень, а в окопе особо не развернёшься во время рукопашной, пришлось с пистолетом. Обойму выпустил и ни разу вроде не промахнулся. Ну ладно, я готов. Разрешите приступить к стрельбе? — заряжать пистолет я закончил и готов присоединится к той толпе неудачников, которые зачёт не сдали. Ну не стрелок я из таких малюток, была бы тут гарпунная пушка…

— Разрешаю — автоматически выдал очень задумчивый лейтенант.

Я стреляю в мишень, и даже вроде попадаю куда-то там. В саму мишень в смысле, а вот круг, который расположен у неё на груди я разве что задел где-то с краю. Ну вот, не зачёт, придётся мне теперь на стрельбище походить, и этот грёбанный зачёт пересдавать через неделю, а времени и так свободного нету…

— Зачёт сдан! Проходите товарищ капитан второго ранга — выдает лейтенант, не глядя мне в глаза, а затем почти шёпотом, что бы нас не услышали остальные, добавляет — а на стрельбище походите всё же, мало ли, может пригодится…

Ещё один этап пройден, не самый простой, но и не из сложных. Спасибо инструктору. Или чувствует он себя передо мною виновато, что он в тылу по мишеням стреляет, и вынужден судить того, кто в реальном бою побывал, или просто из уважения к моим заслугам, мне не важно. Хороший он человек. Помог он мне, сильно помог, за что огромный ему рахмет, как говорят узбеки. А моя учёба продолжается.

Глава 8

В нашей семье первые потери. Пришло письмо от Иринки, полное гнева, горя и боли. Санитарный эшелон, которым командовала её мама попал под налёт немецких бомбардировщиков. Фашистов не остановили красные кресты, нарисованные на крышах вагонов, эшелон был стёрт с лица земли, а тёща многие из персонала эшелона погибли, выполняя свой долг до конца. Случилось это ещё в июле, а письмо от жены искало меня несколько месяцев. Оно пришло в Архангельск уже после моего отъезда на учёбу и вот только сейчас добралось до Самарканда. Уже декабрь сорок третьего года, осталось полтора года этой страшной войны… Вроде и не на самой передовой Иркина мама была, а вот гляди ты, погибла она, а не я, который за это время успел пройти семь кругов ада почти без последствий для себя… В письме Ирка писала о желании отомстить, о том, что она хочет записаться в армию и бить захватчиков, заменить маму на передовой. Разводы от слёз на бумаге говорили о том, что моя жена рыдала навзрыд, когда делилась со мной этой скорбной новостью. Чего там говорить, я сам просто в шок впал от этой новости, тёщу я любил и уважал, и никто не может её нам заменить. Не стало у Иры мамы, а у моих сыновей единственной бабушки, царства ей небесного и земля пухом!

Ждать я не стал. Тут надо было действовать срочно, если ещё не поздно конечно, Ирка у меня персона импульсивная, может и наделать глупостей под влиянием эмоций. Пример уже был, когда я сидел в следственном изоляторе НКВД, а она, упёршись как бык не желала со мной разводится, несмотря на все уговоры родни. Двое маленьких детей дома, а она собралась идти на фронт! Я тут же написал ответное письмо, и не успокоившись на этом дал ещё и телеграмму, оплатив обратный ответ. Денег не жалел, не до этого сейчас, главное успеть остановить мою жёнушку. Не надо ей на фронт, за её маму отомстим мы с Костиком. Не женское это дело — воевать. Хватит и того, что из всей Иркиной семьи на войне трое и один из них уже погиб. Тут ещё не известно, выживем ли мы с Костяном, а мне ещё за жену переживать?! Да и в конце то концов, если мы оба будем на фронте и нас обоих убьют, кто о детях позаботится?! На Лику и тестя у меня мало надежды, оба они не от мира сего, а детям как минимум мама нужна, а желательно ещё и папа!

Ответ на телеграмму пришёл от тестя. Я не успел… Как я и предполагал, Ирка, поймав под хвост вожжу, сделала всё от неё зависящее, что бы попасть в действующую армию и только чудом ей это не удалось. Потеряв жену, тесть не желал терять дочь. Он встал стеной на пути желания своей единственной дочурки, слабенькой и низкой конечно, но тем не менее… Многое ему не удалось, дома она не осталась, но отсрочить её отправку на фронт он смог. Единственное, что удалось добиться тестю, это организовать через знакомых направление Иринки на учёбу в Первый московский медицинский институт. Институт только вернулся после эвакуации из Уфы и сейчас активно набирал студентов. Тесть с трудом, но уговорил Ирку продолжить учёбу, и идти в армию уже готовым врачом. Самым сильным аргументом было то, что на базе этого института развёрнуты несколько эвакогоспиталей в которых работают студенты и аспиранты, и в которых без отрыва от учёбы Ирка сможет заняться полезным делом, ну и руководит ими сам Бурденко, который на базе института ведёт исследования в области полевой хирургии, передавая свои знания будущим врачам. Марина Карловна, которая как раз этот институт и заканчивала, и имела много знакомых среди преподавательского состава, всеми правдами и неправдами добилась её зачисления сразу на третий курс, так как документы о поступлении Ирки на второй и о выходе в академический отпуск у нас были. Сейчас дети живут у тестя под присмотром Лики, а бабушка смотрит за нашей квартирой, помогая тете жены по хозяйству и уходу за сыновьями. Вот же упрямая! Зла не хватает! Успокаивала меня только одно — учится ей ещё долго, и война должна успеть закончится до того, как она получит свой диплом.

Моя же учёба подходила к концу. Теперь я уже не жалел, что прошёл эти трудные курсы. Знаний у меня в голове прибавилось. Сейчас я со стыдом вспоминал некоторые свои решения, которые принимал, будучи командиром корабля и дивизиона. Столько глупостей наделал, что уберег меня и моих подчинённых от гибели только бог или же невероятное везение бывших китобоев. Раньше, гораздо раньше мне надо было попасть в стены академии, глядишь и выжило бы больше хороших парней.

По окончании учёбы все мы, слушатели курсов, разъезжались на свои флотилии. С парнями у меня завязалась настоящая дружба. Только два человека были отчислены за всё время учёбы по неуспеваемости, и один комиссован подчистую, из-за последствий контузии. И был это Алексей Синицын. Лёха сильно переживал, но поделать ничего не мог. Приступы эпилепсии (последствия сильной контузии), которые он до этого тщательно скрывал, от напряженной учёбы стали случатся с ним гораздо чаще, чем ему бы хотелось и один из них застал его как раз во время сдачи очередного зачёта.Медицинская комиссия и белый билет стали итогом его обучения в академии.

— С корабля суки списали! Меня! Леху Синицына! Проходил я эти комиссии в госпитале перед выпиской, и сказали, что я здоров, а эти крысы тыловые меня на берег! Но я этого так не оставлю! Я в Москву поеду! — горячился Лёха, пьяно плача и обхватив меня за плечи — Вот скажи Витька, справедливо это?! Да что эта эпилепсия, херня?! Я штурман! Пусть не дают мне корабль, но хотя бы помощником я же могу остаться?!

— Да Лёха, правильно говоришь! Хорошего штурмана ещё поискать! Только ты отдохни сначала, подлечись. А потом в Москву, добьёшься повторной комиссии и вернёшься на свой «Марат»! — подбадривал я как мог друга — или вот чего. Езжай во Владик, там капитана с твоими знаниями точно на берегу не оставят. Мы сейчас