– Я точно знал, когда граница была нарушена. Город… город живой, и мы с ним связаны. – По шкуре дракона прошла мелкая дрожь. – Мой брат вернулся.

– И убил тебя?

– Нет. В этом не было нужды. Мы и без того были обречены.

– Тогда зачем вернулся?

Нет, в самом деле не понимаю этого вот желания плюнуть врагу в рожу. Оно, конечно, душевные порывы – дело такое, труднопредсказуемое, а с другой стороны – небезопасно же. Враг и обидеться может.

– Он привел своих детей, дабы показать им град обреченный.

Экскурсия, значит.

Матушка рассказывала, что ее тоже на экскурсию однажды водили. В музей то ли искусства, то ли культуры, то ли всего сразу. И печалилась, что мы-то с Эдди так и останемся неокультуренными.

– И ты его убил?

– Нет.

Ничего не понимаю.

А как же сиу? Воззвание к богам и все такое, гнев вышний, проклятье.

Проклятье вот точно существует, иначе мы бы тут не болтали, а спала бы я крепко да спокойно.

– Говори уже, – поторопила я дракона, который как-то сумел пристроиться на троне. Золотые лапы его опирались на подлокотники, хвост уходил под трон, а сам дракон сгорбился, вывернув спину неестественным образом.

– Сперва он пришел один. Ко мне. Город… город уже впал в безумие. Мои родичи, возможно, не до конца осознавали все то, что нас ожидало, но чувствовали близость смерти. И она пугала.

Понимаю. Живешь-живешь себе вечно, весь такой могучий и распрекрасный, а тут раз, и все.

Обидненько.

– Этот страх окончательно лишил их разума. И кровь тех, кто еще оставался в городе, пролилась на плиты его. Сперва убили всех рабов, даже тех, кого прежде не удостоили бы взглядом. Забойщики скота и золотари, те, кто топят жир и моют улицы, те, кто занимается самым тяжелым бессмысленным трудом, были призваны. И удостоены дара любви.

В гробу я такие подарочки видала.

– А затем… они будто соревновались меж собой в жестокости.

– А ты?

– Я смотрел.

– Ничего так занятие.

– Знаешь, – дракон вздохнул, и меня опалило жаром, – на самом деле я вдруг осознал, что власти у меня нет. Меня величали Солнцеподобным. Я имел дворец и трон. Но это ничего не значило.

– Как для кого.

Вот у меня ни дворца, ни трона, хотя, конечно, не сказать, чтобы данное обстоятельство сильно печалило. Но знаю людишек, которые бы за кусок этого трона в личное владение бабушку родную удавили бы. И совестью, главное, не замучились бы.

– Дело в ином. – Дракон покачал головой. – Я пытался их остановить. Там, на грани.

– Не вышло?

– Нет. Мой дворец опустел, и лишь те, кого связывали со мной узы любви, остались в нем. Впрочем, жизнь покинула их довольно-таки быстро, хотя и не так быстро, как тех, кто оказался в руках моих сородичей.

В общем, драконы свихнулись.

И хорошо, что они вымерли, ибо… стоило лишь представить, что они вдруг взяли и вернулись в наш мир, как мне поплохело.

– Так что с твоим братом?

– Все в свой черед, проклятая. Не спеши.

– А мне кажется, что не я спешу, а ты время тянешь.

– Возможно. Я давно уже ни с кем не беседовал.

Подул ветер. Холодный, раздражающий, и по залу пронесся кусок сизой пыли. Золото внезапно поблекло, да и сам дворец вдруг показался… ветшающим?

Древним?

Таким, что вот-вот развалится.

– После рабов низких они взялись за других, за тех, кто пользовался свободой воли и выбора. Настоящей свободы никогда не существовало, но те, кто жил рядом с нами, искренне в нее верили. Но и она закончилась. И на площадь пошли мастеровые, ремесленники, целители и все те, кто веками жил бок о бок с нами, веруя в собственную исключительность.

– И так они истребили всех?

– Верно.

– И принялись друг за друга?

– Тоже верно. Они вдруг вспомнили, что можно бросить вызов. И принять его. Сойтись в поединке, меряясь силой. – Дракон прикрыл глаза из чистого золота. – Они уходили и уходили, один за другим… и город жадно пил их жизни. В нас оставалось еще много жизни. В каждом из нас. Хватило надолго.

А я вдруг увидела двух драконов, там, высоко в поднебесье, пожалуй, даже выше, чем поднимаются падальщики. Драконы кружили, и кружили, и еще кружили, пока в какой-то момент не бросились друг на друга, превратившись в одно уродливое создание.

А потом рухнули.

Оба.

– Я смотрел. Я не пытался вмешиваться, понимая, что это тоже часть пути. Пути обреченных.

Сейчас слезу смахну. Тоже мне, обреченные. Заигрались и получили по заслугам. Да, определенно, с сочувствием у меня не ахти.

– Мой брат появился, когда город, напившись крови, окончательно ожил. И отделился от воли моей. Брат пришел на рассвете. И лестница покорилась ему. Она спела ему и детям его песнь, но те остались глухи. Они минули семь галерей, и ни в одной не осталось мертвеца. Они отворили золотые врата, и колокол промолчал.

Выходит, там и колокол есть?

– А… если бы зазвенел? – на всякий случай уточнила я. А то ж оно раз на раз не приходится. И как знать, не случится ли мне еще в каком городе побывать.

Не то чтобы я планирую, но жизнь – она такая.

– На звон его отозвалась бы кровь. Она бы поспешила покинуть тело.

Ага, то есть надо радоваться, что не зазвенел. Чем дальше, тем больше начинаю понимать, насколько нам повезло.

– Брат пришел ко мне. Он ступал по плитам, на которых лежали мертвецы…

А вот мертвецов я как раз и не заметила.

Там вообще было как-то на редкость чисто для древнего дворца.

– Он прикасался к ним, и они становились пеплом.

Тогда понятно – пепел не труп, его так просто не заметишь.

– И дворец плакал, и город плакал, понимая, что настал час нашей гибели.

– Вашей?

– Мы были связаны с городом от моего рождения. Я был сердцем от сердца.

Красиво. Только непонятно.

– Мой брат поднялся по лестнице. И вновь же стражи, что охраняли меня, остались недвижимы. А после я понял, что они лишились того подобия жизни, которым обладали. Он выпил их. И, оказавшись передо мной, произнес…

Дракон замолк.

А я не торопила.

– Он сказал: «Здравствуй, брат».

– А ты?

– А я попросил убить меня быстро.

– А он?

Дурацкий разговор. И сон не лучше.

– Он усмехнулся. И ответил, что не станет марать руки кровью. Что он здесь лишь затем, дабы убедиться, что я буду наказан богами.

– Богами?

– Он… он сильно изменился. Он стал одержим. Теперь я думаю, что, возможно,