Сегодня на детской площадке порядка дюжины детей. Слава богу, дети не носят штаны с безразмерными футболками одинакового цвета и могут бегать во всей пестроте своего оперения. Синие шорты, красные футболки, черная кожа, каштановые волосы, зеленые глаза и звонкий смех. Не все дети такие. Некоторые сидят на бетонном выступе, возя ногами по песку, и смотрят на все со стороны. Некоторые вообще не появляются на детской площадке, предпочитая повсюду следовать за своими матерями, проявляя первые черты взрослости, которая вот-вот проступит в них во всей своей суровости. Ана — это сплошные вопросы и смех. Она любит рисовать, любит носиться по грязи и играть в футбол, ее худые ноги всегда залеплены пластырями. Любит сочинять истории, чтобы скоротать время. Няня знает ее лучше, чем я. С няней она проводила все свободное время, пока я не заканчивала работать по вечерам. Боль возвращается, всегда застает меня врасплох. Я вынуждена отвести взгляд от горки, от песочницы, от горящей вдалеке нефти.

Как вы думаете, она будет это помнить? спрашивает женщина слева от меня по-испански. Мы сидим на скамейке, она со своей дочерью, одетой в желтые шорты с белыми ромашками, у малышки всего четыре передних зуба. Она сидит в песке, бросая в воздух пригоршни песка, в стороне стоит охрана. Охрана смотрит сквозь нее. Охранница — женщина, и она похожа на меня.

Как ее зовут? спрашиваю я.

Глэдис, отвечает она. Как вы думаете, она будет это помнить?

Нет, вру я.

Я вру, потому что знаю, что нас могут продержать здесь не один месяц. Я знаю, потому что об этом мне рассказала другая задержанная женщина. Она сотрудничает с активистами, которые пытаются ее вытащить. Активисты говорят, что власти не имеют права содержать детей под стражей более двадцати одного дня, но администрация Обамы возражает на это тем, что дети с родителями совсем другое, чем дети без родителей, и поэтому правило двадцати одного дня не применяется. Все это невероятно запутанно. У этой женщины есть еще одна дочь, гражданка США. Она просто хочет вернуться к ней. У матерей, чьи дети граждане США, больше шансов на успех, но все же…

Кто из них ваш? спрашивает женщина рядом со мной.

Ее здесь нет, говорю я.

В каком смысле? Она теребит футболку.

Моя дочь осталась у других людей, говорю я. Полиция ее не забрала.

Тогда почему вы здесь? Она хмурится.

Не знаю, честно отвечаю я. Меня перевели сюда из Флориды. Я не знаю, почему меня определили в семейный центр. У меня здесь нет семьи.

Вам повезло, говорит она. Вам повезло, что ваш ребенок не будет этого помнить.

Ваша дочь ничего не запомнит, говорю я. Я хочу взять ее за руку, но не делаю этого. Она ничего не запомнит, повторяю я снова.

Все мы знаем, что на прошлой неделе эту женщину вместе с дочерью на два дня посадили в изолятор. Изоляторы находятся в санчасти. Они предназначены для людей с туберкулезом и другими похожими заболеваниями, но охранники используют их в качестве наказания. Они наказали женщину после обыска ее постели. Эти обыски происходят часто и без предупреждения; нас просто будят посреди ночи, пугая наших детей. Охранники обнаружили, что женщина пронесла в свою комнату снэки. Она переживала, что ее дочь сильно похудела с тех пор, как они оказались здесь. Женщина сказала, что в изоляторе пахло антисептиком. Она сказала, что в изоляторе на стене нарисована улыбающаяся зебра.

* * *

На своей койке я начала писать письмо Ане. Я нацарапала его канцелярской скрепкой на железке над головой. Оно начинается: Дорогая Ана, прости меня. Это все, что я пока написала. Дорогая Ана, прости меня.

* * *

Вот занимательный факт о птицах из книги «Птицы вокруг света: Энциклопедия». Вы можете найти его в главе «Птицы-самоубийцы». В индийской деревне Джатинга после долгих муссонных месяцев наступают темные, туманные ночи. В самые темные и самые туманные из этих ночей сотни птиц слетают с ночного неба на горящие внизу огни. Жители деревни ловят их бамбуковыми шестами. Эти юные в большинстве своем птицы пикируют навстречу своей смерти. Эксперты по дикой природе изучали феномен птичьих самоубийств в Джатинге, но так и не смогли найти им научного объяснения. Я представляю, как стою посреди поля, вроде того, что за домом моего детства в городе Сонсонате в Сальвадоре, взглядываю в небо, и оттуда на меня градом сыплются сотни птенцов: кустарниковая куропатка, зеленый голубь, изумрудная горлица, ожерелковая кустарница, черный дронго, скалистый попугай, скалистый попугай, я вся покрыта птицами.

Я рассказываю вам это потому, что набросила простыню на забор из сетки-рабицы, который окружает нас со всех сторон. Я не боялась нарваться на неприятности, но никто из охранников меня не заметил. Я хотела, чтобы простыня упала на колючую проволоку и сделала посадку более мягкой, как в гнездышке. Я не хотела, чтобы птица разбилась насмерть. Простыня не упала на сетку, она перепорхнула через забор. Какое-то мгновение простыня еще летела по воздуху, и я сказала: вперед. Я сказала: лети, лети, лети. Птицы летят даже навстречу своей смерти.

…У вас есть дочь по имени Ана, говорит мне надсмотрщик, когда я сижу у него в кабинете после того, как ушла с детской площадки. Это вопрос, но в нем нет вопросительной интонации.

Что-то случилось? спрашиваю я. На доске объявлений в его кабинете висят детские рисунки.

Отвечайте на вопрос, говорит он. На одном из рисунков мелком нарисована птица. Наверное, это знак.

Ее передали на руки властям, говорит он. Она осталась одна дома после того, как вас задержали.

Нет, говорю я. Я оставила ее с няней.

Сейчас она в департаменте здравоохранения и соцобеспечения, говорит он. Но она несовершеннолетняя иностранная гражданка. И уже едет сюда. Поэтому вы и здесь.

Птица на рисунке обведена зеленым мелком. Внутри зеленого контура птица оранжевая. Небо — жирные, размашистые мазки голубого мелка. Солнца нет.

Нет-нет-нет, говорю я. Нет.

Я не хочу, чтобы мой ребенок был здесь, где у всех детей начинается кашель, а охранники шарят по их телам голодными глазами. Я не хочу, чтобы мой ребенок был здесь, но я не хочу, чтобы она была одна за тысячи миль отсюда. Я хочу, чтобы мой ребенок был в безопасности. Если бы безопасность была местом, оно не было бы похоже ни на один из доступных мне вариантов, и мне хочется кричать, но я сглатываю, мне хочется лезть из кожи, но я улыбаюсь, потому что они должны считать меня хорошей. Они должны считать меня достойной чего-нибудь, чего-то, какого-то решения.

Но вы не волнуйтесь, говорит мужчина. Она тоже иностранная гражданка. Она поедет с вами.

О чем вы?

Она поедет с вами в Мексику.

Я из Сальвадора, говорю я. Я уже плачу.

Ну, значит, в Сальвадор, отвечает он.

Что с нами будет? спрашиваю я.

Я думаю о том, что оранжевый цвет птицы на стене похож на оранжевый цвет моей футболки, моих штанов. Что оранжевый это еще и солнце. Что птица могла проглотить оранжевое солнце. Солнце в животе.