Шрифт:
Закладка:
Хюльде не терпелось поскорее добраться до дома – она надеялась, что ее ожидает прекрасный вечер в кругу семьи, как в старые добрые времена. Ей хотелось отвлечься от всех дел рабочей недели и выкинуть из головы ужасные картины, свидетельницей которых ей приходилось порой становиться по долгу службы.
Источником ее силы были Йоун и Димма, и она предвкушала, как совсем скоро обнимет их вновь.
Утром мать Хюльды позвонила ей на службу. Как обычно, она из лучших побуждений напомнила о том, что они редко видятся, и пригласила Хюльду на кофе в предстоящие выходные. Солгав, что будет работать, та отклонила приглашение. По правде говоря, ей не очень хотелось встречаться с матерью. Конечно, Хюльда по-своему любила ее и стремилась к тому, чтобы их отношения стали лучше. Однако еще больше она мечтала о том, чтобы познакомиться со своим отцом. Но ее мечте вряд ли суждено было сбыться, поскольку Хюльда появилась на свет в результате мимолетной связи ее матери с американским солдатом, который даже не подозревал о ее существовании, потому как мать, узнав, что беременна, не нашла в себе смелости рассказать ему об этом, а после рождения Хюльды не стала его разыскивать.
Как бы то ни было, близился вечер пятницы, и Хюльда с нетерпением ожидала того момента, когда сможет наконец забыть о своих переживаниях за просмотром какого-нибудь дрянного фильма по государственному телевидению.
В прихожей ее прекрасного дома на Аульфтанесе Хюльду встретила странная тишина.
– Димма?
Никакого ответа.
– Йоун?
Муж отозвался:
– Здесь я, в кабинете.
Пройдя к его рабочей комнате, Хюльда остановилась на пороге и заглянула за дверь. Йоун сидел за письменным столом спиной к ней.
– Йоун, дорогой, давай выходи. Где Димма?
– Да-да, сейчас… – сказал он, не оборачиваясь.
– Работаешь?
– Да. Да-да, любовь моя, мне тут нужно кое-что закончить – это довольно срочно. Вы начинайте без меня. Что у нас на ужин?
– Бифштексы.
– Отлично. Мой пока не жарь.
– А где Димма? Она что, еще не пришла?
– Она… э-э-э, она у себя. Мне кажется, она заперлась на ключ. Что-то там в школе случилось. – Он продолжал сидеть спиной к Хюльде.
– Опять? Это никуда не годится… Она запирается у себя в комнате чуть ли не каждый вечер…
– Это пройдет, дорогая, такой уж у нее возраст, – убежденно ответил Йоун.
Десять лет спустя, 1997
Дагур
В Рейкьявик пришло лето – самое настоящее лето, – температура поднялась до двадцати градусов, а неподвижность воздуха нарушал лишь едва ощутимый ветерок. Тут и там на пути Дагура попадались высокие кусты ракитника, ветви которого гнулись под тяжестью пышных золотистых соцветий. В какой-то момент он замедлил ход и полной грудью вдохнул аромат исландского лета. Дагур где-то слышал, что цветы ракитника ядовиты, – ничего удивительного, по горькому опыту он знал, что мир вообще довольно опасен и даже токсичен.
Однако лето закончилось, как только Дагур переступил порог центра сестринского ухода, – здесь царила вечная осень. Выцветшая краска на стенах, которая, казалось, становится все тусклее день ото дня, и не пропускавшие солнечные лучи окна молочного стекла неизменно приводили Дагура в состояние уныния. Он приходил сюда из сострадания и отчасти из чувства долга, но каждый раз вздыхал с облегчением, когда посещение заканчивалось и он наконец оказывался на улице. И не важно, какая стояла погода, – все лучше, чем давящая атмосфера этого места.
Мать Дагура была еще слишком молода, чтобы там находиться, – всего шестьдесят три года, но других вариантов не нашлось. Она была истощена – физически и морально, и ее угасание медленно, но верно продолжалось уже десять лет. Какого-либо научного объяснения ее состояния врачи не давали – все выглядело так, будто она просто поставила на своей жизни крест.
Дагур быстро поднялся по лестнице и прошел вдоль темного коридора к ее палате. Помещение было маленьким и безликим, но, к счастью, его мать находилась там одна. Как обычно, она сидела у окна и глядела на улицу, хотя смотреть там было особенно не на что. Дагуру показалось, что взгляд матери, скорее, направлен не наружу, а внутрь – как если бы память погрузила ее в старые добрые времена.
Шел четвертый год, с тех пор как Дагур принял решение поместить мать в лечебницу, и дело было не только в том, что к тому времени сам он за ней ухаживать больше не мог, но и в том, что на пути его стремления вырваться из порочного круга прошлых потрясений и начать жизнь с чистого листа встала непробиваемая стена безмолвия, терпеть которое не было уже никаких сил.
Несмотря на непростые обстоятельства, Дагуру каким-то чудом удалось закончить школу. Сдав выпускные экзамены, он решил пропустить год перед поступлением в университет, однако, в отличие от некоторых своих друзей, посвящать его путешествиям не стал. Вместо этого он остался в Исландии, устроился на работу и старался как мог поддерживать мать. Она по-прежнему работала кассиром в банке, хотя и меньше, чем раньше. С эмоциями она поначалу могла худо-бедно совладать, однако пережитый шок и нервное напряжение находили выход в физической усталости и недомоганиях. Было удивительно, что она вообще продолжает работать, пусть и неполный день. Но все же дело закончилось тем, что она уволилась и стала жить на пособие в связи с утратой трудоспособности. Ясно понимая, к чему все идет, Дагур решил получить высшее профессиональное образование, поскольку предвидел, что недалек тот день, когда ему придется не только самому решать все материальные проблемы, но и поддерживать мать. Дагур выбрал факультет экономики и управления, отказавшись от идеи построить карьеру в какой-либо иной области, – по крайней мере, пока.
Особой любви к экономике он не питал, но учеба давалась ему легко. Дагур всегда отличался способностями к математике и быстрым мышлением, что и привело его по окончании университета в сферу финансов – вот уже семь лет он работал в банке. Девятнадцатилетнему Дагуру и в голову бы не пришло, что в неполные тридцать он будет банковским служащим.
За эти годы у него несколько раз возникали отношения, которые можно было бы назвать романтическими, однако ни в одну из девушек Дагур не был по-настоящему влюблен. И все же он полагал, что тот момент, когда, встретив достойную женщину, ему придется покончить с холостяцкой жизнью, неизбежно настанет. У него будет семья – его семья. А пока Дагур по-прежнему жил в доме, в котором вырос, слишком большом для одного человека, в окружении множества воспоминаний. По каким-то причинам он не решался переехать в другое жилье, – вероятно, подсознательно ему не хотелось обижать мать, хотя теперь она и бывала дома только по большим праздникам.
Да, пришло время распрощаться с прошлым. В свое время никто не вызвался помочь им с матерью пережить шок. Сейчас, десять лет спустя, все могло бы быть иначе, но тогда им казалось, что они одни на всем белом свете.
