Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Детская проза » Отрицательная Жизель - Наталья Владимировна Баранская

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 58
Перейти на страницу:
Таля уходила раньше. Отец еще был в ситцевом фартуке, который надевал для уборки. Она смеялась над ним, а он дурашливо махал посудным полотенцем, изображал прислугу и называл Талю «матушка-барыня». Прощаясь, отец давал ей горстку серебряных монет — сколько вынется из кармана. Если вынималось больше, говорил: «Богатый день», если меньше: «Бедный день». Но денег всегда хватало, чтобы по дороге из школы поесть в молочной у Никитских, в доме, где на стене сохранились темные следы снятых букв «Чичкинъ» и «Бландовъ».

Таля приходила домой, читала, лежа на диване, или перебирала пачку старых журналов, смотрела картинки. Потом делала уроки.

Отец возвращался с работы к вечеру. Она поджидала его, поглядывала в окно. Наконец его высокая фигура появлялась из-за поворота. Шел он не спеша, немного сутулясь, наклонив голову. Еще издали он поднимал руку, и она махала в ответ книжкой или тетрадкой.

Он приносил в комнату запах снега, хорошего табака, йодоформа.

Тале отец нравился. Он был красивый, с мягкой каштановой бородкой, высоким лбом, ясными карими глазами.

Он знал все на свете — как называются звезды, видные вечером в большое окно, про жизнь богов на Олимпе, про Микеланджело и Рафаэля, про Галилея и Коперника, про всемирный потоп и Ноев ковчег, и куда улетают на зиму ласточки и журавли. А о каждой стране мог рассказывать так, будто жил там много лет и все видел сам.

Вечером они читали — каждый свое или что-нибудь вместе, вслух. Отец знал на память много стихов. Он читал ей Гейне на немецком, мягко грассируя, почти не выговаривая «р», Бальмонта или Блока.

Отец хорошо рисовал. Когда он рассказывал Тале о чем-нибудь, он делал быстрые маленькие рисунки. Таля слушала его, стоя на коленях на стуле, опираясь подбородком на сложенные руки и внимательно следя за карандашом. Она любила отгадывать с первых штрихов, что появится на бумаге.

Еще была у них такая игра: нарисовать верно по памяти любое животное или птицу. Таля выбирала. Они садились на разных концах стола. Таля рисовала медленно, неуверенно, часто останавливалась и, вытянув шею, пыталась заглянуть к отцу в блокнот. У нее получался тяжелый пряничный конь, «першерон», как говорил отец, с вывернутыми ногами, в которых все суставы сгибались наоборот. А отец рисовал легких быстрых коней — бегущих, скачущих, стремительных. Талины рисунки смешили их обоих.

Потом они пили чай, заваренный по особому способу, — горячий, душистый, с вкусными бутербродами, мягкими сдобными булками. Если у Тали не ладилось с уроками по физике или математике, отец охотно помогал и объяснял просто и ясно, используя для наглядности все, что оказывалось под рукой: термометр, угольник или маленькие медные весы с крохотными гирьками — давнишняя принадлежность врачебной профессии.

А потом сдвигали два низких кресла, Таля стелила себе постель и ложилась спать, укрывшись клетчатым пледом, от которого тоже пахло табаком и лекарством. Отец гасил верхний свет, оставалась гореть только старинная лампа с металлическим резервуаром и абажуром-козырьком. Отец говорил, что при такой лампе писал свои сказки Андерсен. Отец сидел под светом старой лампы, в ночной тишине слышался скрип пера и шелест страниц.

Из своего угла Таля смотрела на отца, на его лысеющую голову, на длинные тонкие пальцы, которыми он ворошил бородку, и думала: как ей хорошо с ним и как жаль, что они не живут все вместе.

«Завтра я спрошу его непременно, — думала Таля, засыпая, — почему он ушел от нас?»

Но проходил еще день, а она все не спрашивала.

В субботний вечер отец приготовил ей сюрприз. Когда они сели за вечерний чай, она обнаружила на своей тарелке под салфеткой часы. Это были мужские ручные часы с надписью «Мозер» на красивом плоском циферблате, окруженном четкими цифрами, с тоненькой быстрой секундной стрелкой. Таля от радости завизжала, затрясла каштановыми кудрями, захлопала в ладоши, но этого было мало, и, вскочив на диван, она перекувырнулась, прижав голову к острым коленкам и высоко взбрыкнув ногами. Отец засмеялся, крикнул «браво», а потом привлек ее к себе — худую, длинноногую, как все девчонки в тринадцать лет, и такую же кареглазую, как он.

— Ну, верблюжонок, значит я тебе угодил? — И он помог надеть часы ей на руку, для чего потребовалось провертеть в ремешке еще одну дырочку. При этом он говорил, как нелегко сейчас достать хорошие часы, а маленькие часики и вовсе невозможно.

А еще через день этой веселой, беспечной жизни пришел неожиданный конец. Таля вернулась из школы, повалялась на диване, потом встала делать уроки. Посреди письменного стола она увидела надорванный сиреневый конверт с именем отца, а рядом сложенный вчетверо листок такой же сиреневой бумаги. Она взяла его неприязненно, листок развернулся, как будто нехотя, и Таля прочла: «Я влюблена в тебя, как девчонка». Она продолжала читать, хотя поняла сразу, что это  с т ы д н о е  письмо. Щеки и уши у нее горели. Письмо кончалось множеством поцелуев и подписью «Рита». Потом Таля стала читать письмо сначала и читала опять и опять, как будто хотела продлить ощущение боли, им вызванной. Особенно обижали ее слова: «Жду не дождусь, когда ты опять будешь один». Но еще нестерпимее была фраза, в которую Таля долго вчитывалась, чтобы понять ее тайный смысл: «Когда же наконец зажжется волшебная лампа на нашем окне?»

Вдруг Таля почувствовала ужасную усталость. Она легла на диван, подтянув колени к подбородку, и закрыла глаза. Полежав так немного, Таля вскочила, оторвала чистую страницу от письма и вывела на ней четко карандашом:

«Я ухожу домой. Возьми свои часы. Они мне не нужны.

Таля».

Она стала снимать часы и заторопилась — наступало время прихода отца. Таля дергала ремешок, но он не расстегивался. Вдруг она услыхала, как хлопнула входная дверь. Это он! Таля простояла несколько секунд в каком-то оцепенении, потом сунула письмо под бювар, скомкала в кулаке записку и бросилась на диван, зажмурив глаза, стараясь зарыться, закопаться как можно глубже в подушки.

Отец прошелся по комнате и остановился над ней.

— Ты что, верблюжонок, спишь? — спросил он.

Таля молчала. Отец отошел, потом вернулся, присел возле и тронул рукой ее лоб. Таля вся сжалась — она чувствовала, как щекочут в носу слезы, боялась заплакать.

— У тебя что-нибудь болит? — встревоженно спросил отец.

— Да, живот, — жалобно простонала она, уже веря в эту боль.

Отец забеспокоился, стал расспрашивать, что она ела, просил показать, где именно болит, высунуть язык, повернуться, раздеться — он хотел ее осмотреть.

— Я ведь врач, верблюжонок, пожалуйста, не брыкайся.

— Оставь меня, оставь! — крикнула Таля и совсем как маленькая захныкала: — Я хочу

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 58
Перейти на страницу:

Еще книги автора «Наталья Владимировна Баранская»: