погнило прямо в стогах, а силоса вдоволь не запасли, поскольку понадеялись на сухой клевер. Не до убитой синицы было председателю, когда в стойлах мычали голодные коровы, когда по три раза на день звонили из района — требовали найти выход.

Васька про синицу не забыл. Мучаясь от бессилия, он перебрал множество вариантов: как проучить соседа? Вспомнилось ему, как Терентий, колхозный бригадир, обычно говорил мужикам: «Мне собрания не надо! Я как на трибуну подымусь, у меня язык к нёбу прилипает. Я лучше утречком в субботу или в воскресенье в магазин приду и кого надо так проберу разными красивыми словами, которые с трибуны не допускаются, что неделю потом будет носом вниз ходить!»

Васька дождался воскресенья. И едва подошел к магазину, как услышал голос Данилкина. Вместе с мужиками тот выпивал, как говорили в деревне, «в ящиках». Их возле магазина набралась зимой целая гора. Любители выпить сооружали из них нечто наподобие беседки и уединялись в ней.

— Эх, если бы не нога, я бы тоже в космонавты подался! — басил из ящиков Данилкин. — Мне после армии предлагали в летное училище. Двое моих корешей подались, а я вот домой, видите ли, захотел… А какая тут жизнь? Одним словом, деревня! А мог бы, мог… Я два года назад в городе, в ресторане, с одним майором-летчиком разговаривал. Душевный человек попался… с пониманием. Так вот он сказал, что главное у космонавтов — здоровье. Без него, будь ты хоть семи пядей во лбу, в корабль не посадят. А у меня оно — бычье. Во, послушай…

Васька знал, что сейчас Данилкин заставил кого-нибудь из мужиков приложить ухо к его спине и увесистым кулаком стукнул себя в бугристую грудь.

— Гудит, аж как колокол! — зная, что нужно Данилкину, удивленно ахнул слушавший.

— Если бы слетал разок, там уже — другая жизнь. Другая… — Данилкин мечтательно причмокнул. — Не сидел бы я сейчас «в ящиках» с вами, друзьями-алкоголиками, а, улыбаясь, смотрел бы на вас с газетки… Чего притихли? Жалеете меня? Нечего меня жалеть! Водку всю выжрали? Понятно! — горько усмехнулся Данилкин. — Сейчас принесу. Я сегодня добрый… — он прошел вдоль стены магазина, бормоча себе под нос:

— Эх, народ пошел, эх, народ! Пока пьют, потуда и слушают. А я — добрый. Я всегда добрый… Только это не все понимают.

«Куда уж там!» — насмешливо подумал Васька, скользнув за соседом в дверь.

— Пожалста, мне хвост селедки и братскую могилу обитателей моря, то бишь, кильки в томате, — не обращая внимания на очередь, Данилкин протиснулся к прилавку, — и еще пару водочки на гарнир!

Женщины недовольно зашумели.

— Бабоньки, дайте я вас всех обниму! — Данилкин шутливо растопырил руки.

Порозовевшее от водки его лицо дышало здоровьем, глаза влажно блестели.

Васька набрал побольше воздуха в грудь и выпалил все, что наболело в душе.

— Если я — убийца, так чего ж меня не хватают? — на весь магазин расхохотался Данилкин. — Это ж надо: воробья какого-то шлепнул — уже преступление! Скоро будет и муху не тронь… Тогда наша бабка Дарья… — Он глазами нашел ее в толпе по белому треугольнику платка, выглядывавшему из-под серой шали. — У ней полна изба блюдочек с мочеными мухоморами. Если за каждую муху ей по месяцу дадут, то нам всем колхозом за нее не отсидеть!..

Данилкин даже поперхнулся от смеха. И все в магазине захохотали.

На весах одиноко покачивалась забытая селедка.

— Вот за лося — другое дело. — Данилкин ткнул пальцем в Васькин значок. — Тут я согласен. Тут дело серьезное…

Посетители магазина одобрительно закивали.

— Если хочешь знать, то за убитого воробья положено рубль штрафу! — не сдавался Васька.

— А за ворону сколько?

— Пять.

— Ой, Васек, как тут быть? — доверительно спросила Анна Федоровна, работавшая дояркой. Даже в очереди она стояла с эмалированным ведром, которое постоянно носила вместо хозяйственной сумки.

Покупатели замерли, ожидая, что меткая на слово Анна Федоровна что-нибудь «отмочит». После тяжелой недели, когда выгребали из-под снега смерзшуюся солому, дробили в корморезках ветки, намучавшиеся люди хотели как-то разрядиться, отойти от свалившейся на их плечи беды.

— Ой, Васек, как же мне быть? — допытывалась Анна Федоровна. — Ворона на моих цыплят, значит, кинется, а я, выходит, ее уже и пальцем не тронь?

— Ты ее воспитывать должна!.. Какое счастье, что не в ворону я попал. До пенсии бы не расплатился! — Данилкин под общий хохот полез во внутренний карман телогрейки, вытащил скомканный рубль. — Вот тебе, соседушка, штраф. — Он покопался в боковом кармане, выгребая мелочь. — И еще — полтинник на конфеты… за бдительность!

Васька, сдерживая нервную дрожь в коленках, независимо вышел из магазина.

Прилично заработавший в субботу на дровах, которые возил старикам и старухам по десять рублей за воз, Данилкин до самого вечера угощал своих дружков. Он был не жадный на деньги. На черный день не откладывал. Все тратил на водку, еду и одежду. Стоило кому-нибудь сказать, что в моду вошли тонкие свитера или рубашки в широкую полоску, он ехал в город и приезжал с обновкой, купленной втридорога у спекулянтов.

Акт

Из магазина Васька пошел вдоль деревни. Заглянул во дворы пенсионеров и по отборным бронзовым стволам сосен определил, что Данилкин порубил строевой колхозный лес. Ему было лень проехать подальше, да и несподручно тащить тяжелые бревна по глубокому снегу.

Пообедав, Васька натер лыжи воском и побежал в лес. Легко разыскал место порубки. Данилкин валил лес прямо у дороги. Васька насчитал тридцать два свежих пня. В тот же вечер он пошел к старому леснику и спросил, как составляется акт на незаконную порубку леса.

Малограмотный дед Егор долго рылся на широкой полке под самым потолком: перебирал мотки дратвы, войлочные стельки, многочисленные коробки и коробочки. Казалось, за всю свою жизнь он не выбросил ни одного пузырька из-под лекарства, ни одной пустой катушки.

Васька сидел за широким столом, сколоченным из толстых досок. Таких столов ни у кого в деревне больше не было. Стены в доме лесника, срубленном навек из сосновых бревен, коричневатые от времени, казалось, излучали тепло. О тепле напоминал и мох в пазах, лежавший ровным упругим валком. Полы в доме были некрашеные; от двери к печи и к столу половицы вытерлись и образовалось что-то вроде дорожки.

Васька частенько бывал в этом доме. Мать иногда разрешала ему переночевать у старого лесника. Дед Егор заваривал душистый чай из зверобоя, который, по его словам, был верным средством от простуды, болей в животе и еще от ста других болезней. Васька залезал на