29 или 30 декабря 1898 [10 или 11 января 1899], Н.-Новгород.

Получил от Поссе письмо, он извещает меня, что Вы будете сотрудничать в «Жизни».

Дорогой Антон Павлович — для «Жизни» Вы туз козырей, а для меня Ваше согласие — всем праздникам праздник! Рад я — дьявольски!

Ну, Вы, конечно, знаете о триумфе «Чайки». Вчера некто, прекрасно знающий театр, знакомый со всеми нашими корифеями сцены, человек, которому уже под 60 лет, — очень тонкий знаток и человек со вкусом — рассказывал мне со слезами от волнения: «Почти сорок лет хожу в театр и многое видел! Но никогда еще не видал такой удивительной еретически-гениальной веши, как «Чайка». Это не один голос — Вы знаете. Не видал я «Чайку» на сцене, но читал, — она написана могучей рукой! А Вы не хотите писать для театра?! Надо писать, ей-богу! Вы простите, что я так размашисто пишу, мне, право, ужасно хорошо и весело, и очень я Вас люблю, видите ли. Рад за успех «Чайки», за «Жизнь», за! себя, что вот могу писать Вам, и за Вас, что Вы — есть.

Желаю же Вам здоровья, бодрости духа, веры в себя, и — да здравствует жизнь! Не так ли?

С праздником, если не наступил еще Новый год. Крепко жму руку Вашу, талантливую Вашу руку.

А. Пешков

Полевая, 20.

1899

52

С. П. ДОРОВАТОВСКОМУ

5 или 6 [17 или 18] января 1899, Н.-Новгород.

Дорогой Сергей Павлович!

Я опоздал поздравить Вас с Новым годом, но — «не моя в том вина». Новый год принес мне очень неважные новинки: приехала мать жены и привезла с собой рожистое воспаление. Это прилипчивая болезнь, и мы все в большом смущении. Захворал — и очень тяжело — мальчик, сын моего товарища, да еще откуда-то явился к нам стригущий лишай и — свирепствует. Квартира у меня хотя и большая, но в ней нас с прислугой 8 взрослых и трое детей. Тесновато и довольно опасно ввиду обилия болезней.

Все время работаю, как медведь. Думаю, что все сии обстоятельства оправдывают мою невольную небрежность по отношению к славной традиции — поздравлять друг друга с Новым годом. Я поздравляю Вас пять дней спустя после его наступления, — от этого мое желание Вам всего доброго отнюдь не теряет ни силы, ни искренности. Крепко жму руку Вашу. Понравился мне доклад Витте. Умный он парень! И как смело залез в чужое министерство и дело! Хотя эта экскурсия в область Горемыкина — в горемычную область! — и не имеет в себе ничего особенного, но, ей-богу, нравится мне. А что говорят в Питере по сему поводу?

К делу! В ноябрьской книге «Космополиса» напечатан мой небольшой рассказец. Я потерял книжку, а оттисков мне не дали. Может быть, у Вас есть сей журнал? Рассказ назван мною «Читатель» — и мне хотелось бы, чтоб Вы прочитали его. В январ[ском] «Мир[е] бож[ьем]» — мой набросок «Каин», оттисков тоже не имею.

К великому моему сожалению, повесть для «Жизни», над которой я теперь сижу, извивается у меня, как змея. Нужно мне было написать ее на 5 листах, но я не сумею сделать этого без ущерба для темы. Это мне обидно. Но уже теперь я могу побожиться, что в этой повести будут недурные картинки. Я едва ли успею прислать начало — детство героя — к февральской. Скажите, пожалуйста, об этом Поссе. И еще — нельзя ли в февральской дать побольше Вересаева? Всеобщее мнение — это интересная тема и хорошо написано. Я говорю — это очень здорово написано. Дробить такую вещь на малые кусочки — грешно. Если Вы этого Вер[есаева] знаете, скажите ему от меня что-нибудь хорошее, — а? Пожалуйста! Еще: что В[ладимир] А[лександрович] молчит? Нужен чорт для февральской? У меня уже есть недурной чорт.

До свидания!

А. Пешков

53

А. П. ЧЕХОВУ

Между 6 и 15 [18 и 27] января 1899, Н.-Новгород.

Хорошо мне! В славном Вашем письме чертовски много содержания, и лестного и грустного для меня. Чую в нем облик Вашей души, он мне кажется суровым и увеличивает мое искреннее преклонение пред Вами. Желаю Вам здоровья и бодрости духа.

Неутешительно, но верно то, что Вы говорите о «Жизни», Чирикове и «Кирилке», да, это так: «Жизнь» пока не серьезна, Чириков — наивен, о «Кирилке» можно Сказать, что он совсем не заслуживает никакого разговора. По поводу Верес[аева] — не согласен. Не считаю я этого автора человеком духовно богатым и сильным, но после его «Без дороги» — Андрей Иванович, кажется, лучшее, что он дал до сей поры. Тем не менее для «Жизни» этого мало. Дайте Вы, Антон Павлович, что-нибудь ей! Очень прошу Вас об этом, ибо «Жизнь» эта весьма мне дорога. Почему? Потому, видите ли, что есть в ней один знакомый мне человек, В. А. Поссе, большая энергия, которая может быть очень плодотворной для жизни нашей, бедной всем хорошим. Нужно поддержать его на первых порах, нужно дать ему разыграться во всю силу души. Помимо этого, — для меня главного, — «Жизнь» имеет тенденцию слить народничество и марксизм в одно гармоничное целое. Такова, по крайней мере вначале, была ее задача. Теперь марксисты, которые обещали участвовать в ней, провели Поссе за нос и основали свой журнал «Начало». Я всех этих дел не понимаю. Скажу откровенно, что не лестно думаю я о питерских журналистах, думаю, что все эти их партии — дело маложизненное, в котором бьется гораздо больше личного самолюбия не очень талантливых людей, чем душ, воспламененных желанием строить новую, свободную для человека жизнь на обломках старой, тесной. Мне, знаете, иногда хочется крикнуть на них эдаким здоровым криком возмущенного их мелочностью сердца. Вон я какой грозный. Но — дайте теперь же в «Жизнь» что-нибудь Ваше, она принимает какие угодно условия от Вас. Подумайте — вдруг по толчку Вашему и дружным усилиям других возникнет журнал, на самом деле интересный и серьезный? Это будет славно!.. Если это будет. А теперь — Вы простите! — буду говорить о себе, по поводу Вашего письма. Мне, видите ли, нужно говорить о себе почему-то, и хоть я не думаю, что Вам нужно об этом слушать, — все-таки буду говорить.

Вы сказали, что я неверно понял Ваши слова о грубости, — пускай! Пусть я буду изящен и талантлив, и — пусть меня чорт возьмет! В свое