Шрифт:
Закладка:
В конце месяца отец забрал его домой — успокоенного, повеселевшего, вытянувшегося и загорелого. На фоне его смуглого субтропического загара Перс, отдыхавший на сей раз с семьей в Паланге и вернувшийся оттуда с загаром спокойным и ровным, как и все в Прибалтике, выглядел бледно во всех смыслах слова. Но какое это теперь имело значение? Теперь, после того как немилосердная Ника в одну секунду выпустила из Толика, как воздух — из шарика, весь его кураж и веселое воодушевление? Какое значение имело хоть что-нибудь после того, как она явила все свое безразличие и даже более того — насмешливое пренебрежение к Тэтэ, раздавив его, словно мокрицу, в первый же день нового учебного года?
А впрочем, хорошо, что это произошло 1 сентября — в благословенный день, протекающий в радостной бестолковой суматохе, когда учителя не спрашивают учеников и не вызывают их к доске, потому что не о чем еще спрашивать и незачем вызывать. Благодаря этому обстоятельству Толик получил возможность уединенно и сосредоточенно упиваться своим горем. К исходу последнего урока он пережил бурю самых разнообразных чувств, характер и эмоциональная заряженность которых менялись стремительно, как в музыке, — от скорбного ларго до яростно пульсирующего престо.
Горькая полудетская обида и отчаяние постепенно уступили место злости. В конце концов, он почти год цирковой собачонкой скакал вокруг нее на задних лапах, думая только о том, как еще ее потешить и рассмешить, забыв о других, не менее славных девушках, которые, представьте, весьма к нему благосклонны! И какую награду в итоге он получил от нее? Публичное унижение на глазах у Перса. Да кем она себя считает?! И вот уже, свирепея и пропитываясь желчью, Толик выискивал в строптивой девчонке недостатки, которые раньше ошибочно почитал достоинствами: и это кукольно-глупое хлопанье ресницами, и бесформенную копну волос, и припухшие искусанные губы, и уши-пельмени, и почти старушечьи складки на шее. Да какая она, к черту, красавица?! Совсем наоборот: она почти уродина, а он все себе навыдумывал! И тут же снова сникал: да нет же, нет, это сейчас он выдумывает, а она на самом деле красавица, и он на самом деле ее любит. И злость опять сменялась беспросветной печалью…
Эмоциональный шторм трепал его долго и жестоко, но потом неожиданно стих. К концу занятий Толиком овладела стальная решимость: он должен с ней поговорить. Обязательно. Прямо сегодня. После уроков. О чем именно пойдет разговор, он не имел ни малейшего представления. Главное — начать. Признаваться в любви, разумеется, было бы глупо и опасно: если она поднимет его на смех и пошлет подальше, у него уже не хватит духу подойти к ней еще раз. А если она еще и расскажет кому-нибудь о его выстраданном признании, ему останется только удалиться и удавиться. Нет, нужно просто поговорить с ней о чем-нибудь, поговорить серьезно и доброжелательно, без всяких острот и словесных выкрутасов, поговорить, как друзьям, — о лете, школе, классе, учителях, о кино, хоккее, Элвисе и Kiss. Нужно подниматься в гору неспешно и терпеливо. Нужно приучать Нику к разговорам с ним, к мысли о том, что он есть в ее жизни. А уже потом, когда она привыкнет к нему, когда поймет, какой он умный и одаренный, тогда и придет время сказать ей самое главное. Сейчас же надо начать. Догнать ее на улице по дороге домой и заговорить. Ника жила в соседнем с его домом квартале, так что формальный повод для совместной прогулки у Толика есть. Лишь бы она была одна. Тогда он сможет к ней подойти. Или не сегодня?.. Страшно… Может, завтра? Нет, сегодня!
После уроков он первым вылетел на улицу и занял наблюдательный пост напротив раскрытого гипсового учебника на фасаде школы. Ждать пришлось долго. "Толян, ты идешь или нет?", — рядом переминался с ноги на ногу ничего не понимающий Винни. Они с Толиком жили в одном подъезде и домой возвращались вместе. "Сейчас, Венька, сейчас. Мне надо дождаться кое-кого, и тогда пойдем". — "Кого "кое-кого"?". — "Увидишь".
Наконец, она вышла. С Персом. Сзади шел Коля Мартьянов по кличке Кол — самый высокий и сильный в их классе парень с флегматичным веснушчатым лицом. Кол был красой и гордостью волейбольной секции ДЮСШ, где подавал надежды столь же уверенно, сколь и мяч. "Блок Мартьянова — это посерьезнее, чем блок НАТО", — говаривал его тренер, пророчивший Колу большое волейбольное будущее. Перс сам выбрал простодушного Кола себе в друзья, как барин выбирает породистого коня. Нередко в тех случаях, когда Перс провожал Нику, Кол исполнял роль оруженосца, эффектной статной свиты, которую и людям показать не стыдно, и отпустить можно в любой момент. Тэтэ сейчас начинал и это постигать.
"Толян, ты чего, в Нику втюрился, что ли?", — уловил Венька взгляд друга. — "Ты вот что, брат Кондрат, выбирай слова! — завелся Толик. — Втюрился — это упал лицом в тарелку с тюрей". — "Да ладно, чего ты, извини… Ну, правда, ты Нику ждал?..". — "Венька, только, чтоб об этом ни одна живая душа… Понял?". — "Конечно!". — "Конечно — сковоречня!.. Понял или нет?". "Понял, понял!.. Ты чего, меня не знаешь, что ли?". — "Знаю, но предупреждаю на всякий случай". — "Никто не узнает, будь спок. Толян, а она ведь… это… с Персом уже давно ходит". — "Вижу, не слепой. Пошли за ними, Венька, только на расстоянии".
На диво погожий день если к чему и располагал, то к прогулкам. Город блаженствовал под солнцем. Родители уже отвели возбужденных первоклашек обратно домой. Людей в разгар рабочего дня на улицах было немного. Пассажиры в не по-осеннему душных автобусах отирали платками вспотевшие лица и шеи, отдувались, обмахивались шляпами и книгами. Троица впереди, не спеша, брела по нагретым аллеям, разомлевшим переулкам и скверам. Кол нес дипломат Ники. Время от времени они останавливались, заставляя притормаживать и бдительных Толика с Венькой. Перс что-то быстро говорил, закатывал глаза, сопровождая рассказ зверскими гримасами и порывистой жестикуляцией, затем все трое взрывались смехом и
