С нетерпением жду приезда Брони. Моя милая жена не торопится ехать домой, где ее присутствие было бы весьма полезным и горячо желанным. Добавляю, что мадемуазель Мари совершенно здорова и у нее довольный вид.

Будьте уверены в моем полном уважении».

Это было первым известием от доктора Длусского. Новую родственницу поручили его заботам. Самой же Брониславы не было дома, она задержалась на несколько недель в Польше. Конечно, можно не сомневаться, что это было письмо ироническое, а Казимир принял Маню исключительно тепло и сердечно.

Собственно говоря, Казимир Длусский бедняком не был — у него на Подолье была богатая родня. Но поддерживать связь с ней было практически невозможно. Все дело в том, что, как мы уже упоминали, Казимир был убежденным социалистом и бежал из Российской империи — его подозревали в участии в покушении на жизнь царя. Его родные находились под полицейским надзором и потому не могли пересылать в Париж деньги. Более того, царская полиция «поделилась» с французской информацией о политически неблагонадежном беглеце, после чего и сам Длусский оказался под негласным надзором полиции.

Париж очаровал и ошеломил Марию. Здесь царил дух свободы, на улице можно было услышать «Марсельезу» (о чем в родной Польше невозможно было даже мечтать), а также самые разные мнения и не бояться попасть в участок за свои взгляды. Жизнь в столице Франции не текла тихим ручьем — она бурлила, и это бурление влило в душу Марии новые силы.

Через неделю после приезда Маня (теперь это только домашнее имя) подает документы в университет. А для всего мира она становится Марией Склодовской, Мари на французский лад.

Девушку поражает свободный распорядок посещения лекций и семинаров: студенты могут посещать любые занятия, сдавать экзамены какие захотят и когда захотят. Восхищает Марию и профессорский корпус — в Сорбонне преподают профессора с мировым именем!

Мария поступила на факультет естествознания. И сразу же ей выделили место в химической лаборатории: теперь она может самостоятельно учиться ставить опыты. Девушка быстро включается в работу. Ее не беспокоит то, что здания университета уже шестой год перестраиваются, что лаборатории находятся в разных местах.

На факультете, куда записалась Мария, лекции начинались 3 ноября. Девушка не пропускала ни единого занятия по предметам, которые в первую очередь ее интересовали, — по математике и физике. Если бы она могла, она бы посещала лекции всех 23 профессоров факультета. К счастью, это было физически невозможно.

Каждый преподаватель был яркой индивидуальностью, неординарным человеком зачастую уже с мировым именем. В то время в Сорбонне преподавал знаменитый математик Поль Аппель, эльзасец по происхождению. Среди профессоров был и Габриель Липпман — изобретатель цветной фотографии, в 1908 году получивший Нобелевскую премию.

Поначалу Марии было непросто понимать лекторов, особенно быструю речь. Это ее удивило, ведь дома она старательно изучала французский язык и неплохо им владела, во всяком случае так ей казалось. Вскоре обнаружилось и еще одно прискорбное обстоятельство: Мария недостаточно подготовлена по математике и физике, хотя этими предметами она усердно и добросовестно занималась в варшавской гимназии, самостоятельно пополняла знания чтением и практическими занятиями в лаборатории Музея промышленности и сельского хозяйства. Но эти трудности не испугали Марию, напротив, они заставили ее утроить усилия.

Мария полностью сосредотачивается на занятиях, стараясь при этом экономно расходовать те скромные средства, которые находятся в ее распоряжении. Пока она не проявляет ни малейшего интереса к подругам и товарищам по университету, тем более что воспоминания о несчастной любви еще свежи. Единственные мужчины, привлекающие ее внимание, — почтенные профессора, которые для нее были настоящими жрецами в храме науки.

Почти весь день Мария проводила в университете — утром на двухъярусной конке доезжала до Восточного вокзала, там пересаживалась на другую конку, которая курсировала по Страсбургскому и Севастопольскому бульварам, потом перебиралась через Сену к бульвару Сен-Мишель в Латинском квартале. Поздно вечером она возвращалась этим же маршрутом. Весь ее день был посвящен только занятиям.

Длусские, как мы знаем, работали очень много и упорно. Но от развлечений все же не отказывались. Живой, остроумный, изобретательный Казимир всегда был заводилой — и нередко это изрядно Марию раздражало, ведь она любила просиживать над книгами ночи напролет.

Мария познакомилась с замечательным пианистом Игнацием Падеревским. Позже он часто бывал у Длусских. Вместе с ним приходила красавица пани Гурская, впоследствии ставшая его женой. Обе сестры Склодовские, Бронислава и Мария, с ней были знакомы еще по Варшаве. Они помнили, как пани Гурская, тогда шестнадцатилетняя, ездила вместе с пани Брониславой, их матерью, на курорт, и как пани Склодовская потом шутя уверяла, что больше никогда ее с собой не возьмет — эта юная особа слишком красива.

Мария, как бы ни была занята в университете, не забывала далекую Польшу. В какой-то мере родину ей заменял круг знакомых поляков. К нему принадлежали две ее университетские приятельницы, Дыдынская и Красковская, Станислав Шалай, будущий муж младшей сестры, Эли Склодовской, биолог Даныш, доктор Мотц. Был среди них и младший Войцеховский — будущий президент Польской республики. Эти люди стали друзьями Марии в польской общине Латинского квартала, которую можно было смело назвать островком свободной Польши во Франции.

Польская молодежь далеко не богата, однако радуется жизни, устраивает вечеринки, собирается на ужин в Рождественский сочельник. Для рождественского ужина поварихи-добровольцы собираются, чтобы приготовить варшавский стол: горячий борщок, капусту с шампиньонами, фаршированную щуку, маковники. Застолье, конечно, не обходится без водки, правда, ее совсем немного, а вот чая просто море разливанное… Устраивают парижские поляки и любительские спектакли. Программы такого вечера, естественно, пишутся на польском и разрисовываются «польскими картинами»: сквозь каминную трубу святой Николай сыплет конспекты и учебники, перед романтическим юношей в мансарде пустой кошелек, изгрызенный крысами…

Конечно, Мари принимает участие в этих развлечениях. Правда, разучивать роль, репетировать спектакли ей некогда. Но она не может удержаться, когда ее приглашают поучаствовать в спектакле с живыми картинами, и соглашается. Она воплощала «Польшу, которая разрывает свои оковы» — главное действующее лицо картины.

В этом образе суровая девушка была совершенно неузнаваема — одетая в классическую тунику, покрашенную в национальные цвета Польши; белокурые локоны обрамляли ее решительное лицо и свободно падали на плечи.

Правда, отец за это в письме попенял ей: ведь за всеми иностранцами следила французская полиция. Но не просто следила, а старательно уведомляла власти этих стран, в данном случае власти Польши. И, конечно, это, при неблагоприятном стечении обстоятельств, могло грозить крупными неприятностями.

Вот его письмо от 31 января 1892 года:

«Милая Маня, меня огорчило твое последнее