Стянув ботинки, Кирилл улегся на белоснежную простыню. Теперь он ощущал себя похороненным заживо. Тело Насти покоилось рядом, рука то и дело натыкалась на некогда желанные изгибы тела. Глаза привыкали к темноте. Текстура деревянного потолка медленно плыла, смешивалась в причудливые сочетания: изогнутый крест, хирургические крючки, широко открытый рот.

Снаружи ухнула сова. В углу отчетливо зашуршало. Кирилл подскочил на кровати, из-за чего матрас пошел волнами. Голова Насти съехала набок, как будто шуршание вызвало у нее интерес.

– Так, – произнес Кирилл только для того, чтобы услышать собственный голос. – Так.

Шорох из угла послышался вновь. Ковер с цветочным орнаментом соскользнул, как театральная ширма. Славик немыслимым образом перевернулся на четвереньки и, оскалившись, впился зрачками в Кирилла. Вместо коленей он упирался в пол обломками бедренных костей. Стежки на лице разошлись, кожаные лоскуты повисли. Мышцы на руках и ногах напряглись, готовые привести в движение мертвое тело.

Кирилл сам не смог бы ответить, как оказался у двери. Он безуспешно крутил ручку и молотил по твердой поверхности. Он рвал глотку в остервенелом крике. Дверь кто-то запер, и снаружи не было никого, способного ее открыть.

Нет, нет, нет, он здесь не останется! Есть еще окно. Если выбить стекло, то можно будет выбраться наружу.

Кирилл развернулся – и лишь крепче вжался в дверь. Окно исчезло. Было оно вон там, в середине толстой стены, завитки и трещинки которой сплелись в злые ухмылки. Было – и исчезло.

В нос ударил знакомый гнилостный смрад.

Кирилл неуклюже перекрестился. Затем еще и еще. На четвертый раз вновь послышался знакомый шорох. Но не из угла – откуда-то сверху. Задрав голову, Кирилл столкнулся взглядом со Славиком. Тот сидел на потолке с раззявленным ртом, высунутым языком и вытянутой рукой. Грязные щербатые ногти застыли в жалких сантиметрах от лица Кирилла.

И все же Славик не двигался. То ли забавлялся, то ли подчинялся правилам, специально предусмотренным для оживших мертвецов.

Кирилл попятился к кровати, не сводя глаз с зависшей под потолком фигуры. Бледная рука и раззявленный рот по-прежнему были обращены к двери, где остались только потные отпечатки ладоней. Уперевшись в спинку кровати, Кирилл остановился. В голове ярко пульсировала одна и та же мысль: «Не моргать! Не моргать!»

Он держался, пока позади не скрипнули пружины матраса. Не обернуться не мог, хотя знал, что́ увидит. Настя восседала на кровати, нагая, в вычурной позе. Почти как древнегреческая статуя – почти, ведь на статуях не изображают темно-фиолетовых трупных пятен и раздробленных грудных клеток. Лицо ее было преисполнено грусти, но так и не потеряло красоты.

– Господи! – всхлипнул Кирилл. – Несправедливо, что ты умерла.

Настины губы дрогнули в бессловесном ответе. Сломанные пальцы покоились на груди в призывном жесте. Взгляд Кирилла невольно скользнул по светлым ареолам и остановился на обломках ребер, выпирающих из-под кожи. Гример не стал замазывать раны, лишь вытер кровоподтеки. Скорее всего, рассчитывал, что под одежду никто больше заглядывать не станет.

Кирилл не сразу понял, что упустил нечто важное. Настя указывала на три одинаковых отверстия, острые с одной стороны и закругленные – с другой. Все прижизненные, судя по характерным отекам. Кирилл видел такие не единожды: в основном у местных алкашей после скандальных попоек. Что бы там ни говорили, Настя не погибла от столкновения с машиной.

Ее трижды ударили ножом прямо в сердце.

– Вот что ты хотела показать… – прошептал Кирилл.

Стеклянная ваза пролетела над ухом и врезалась в стену, разбившись на сотни маленьких осколков. В следующую секунду с потолка свалилось тяжелое тело, припечатав Кирилла к полу. Он чудом вырвался из скребущих кожу пальцев, саданул ногой по оскаленному рту Славика и перекатился к стене. Кровать, шкафы и потолок кувырком пронеслись перед глазами. Кирилл поднялся, затравленно озираясь. Славик вновь исчез из виду.

– Гр-ра-а! – раздалось за спиной.

Холодные руки сомкнулись на шее. Кирилл тщетно пытался глотнуть воздуха, в глазах темнело. Острые обломки костей вспарывали спину. Он закружился, пытаясь сбросить непрерывно горланящего Славика, однако хватка становилась сильнее. Чувствуя, что теряет сознание, Кирилл рванулся вперед и упал на что-то холодное и мягкое. Славик неожиданно умолк, отпустив нестерпимо ноющую шею. Кто-то другой – чуткий и нежный – робко прикоснулся кончиками пальцев.

Кирилл обнаружил, что лежит на кровати. Настя расположилась на нем, словно большая кошка. В полумраке комнаты ее кожа выглядела неестественно белой. Глубокая тоска во взгляде читалась без слов.

Светлая слеза пробежала по щеке и капнула Кириллу на грудь. Подчиняясь инстинкту, он прикоснулся губами к губам Насти. Целовать ее было все равно что мраморную статую, и все же это казалось правильным, естественным.

Вокруг все неуловимо изменилось. Свет фонаря пробивался сквозь окно. Стены обрели привычные очертания. Славик замер на соседней части кровати. Краем глаза он виделся бледным манекеном, уставившимся в потолок.

Кирилл вытащил кольцо, неловко надел его на безымянный палец Насти. Чуть выше первого, гравированного, подобранного то ли Славкой, то ли кем-то другим после его смерти. Настя обмякла, опустила голову Кириллу на грудь.

Он обнимал ее, ощущая только собственное сердцебиение и слыша только собственное дыхание. Время текло, веки опускались под тяжестью ночи.

Из сна Кирилла вырвал ключ, оглушительно громко заворочавшийся в замке.

6

В дверном проеме застыл батюшка Афанасий. Его борода торчала кручеными сосульками, ряса была покрыта застывшими каплями свечного воска. Опухшее лицо сморщилось в полном недоумении.

– Ты что устроил, ирод?! – всплеснул руками он.

Любое объяснение из уст Кирилла, лежащего в обнимку с двумя трупами, прозвучало бы неправдоподобно. Особенно при дневном свете. Кирилл выпрямился, освободившись из сплетения холодных рук. Тело Славика соскользнуло и гулко брякнулось костями, словно живого в нем не было ничего и никогда.

– Ты из труположцев, что ли?.. – опешил батюшка.

– Нет! Вы же сами говорили, что брачная ночь – часть мертвой свадьбы. Только устроили ее неправильно. Настя меня любила. И я ее тоже.

– Любовный треугольник, значит? Грешники, ох, грешники! – Батюшка Афанасий задумчиво почесал бороду. – Хотя, пожалуй, тебя нужно похвалить. Все-таки обряд не дал испортить. А я ведь почти всю ночь в молитвах отстоял. Поначалу тихо было, спокойно. Как вторая свечка отгорела – окна задребезжали, шепотки по углам понеслись, а икона Николая Чудотворца пополам треснула. Понятно стало, что с обрядом напортачили. Засобирался я к Игнату, а оно взяло и успокоилось. Теперь-то вижу, без тебя не обошлось.

Батюшка так